– Котел, – объявил Уотсон. Из бокового кармана он извлек
красно-синий платок, решительно и трубно высморкался и вновь упрятал его с глаз
долой, предварительно быстро глянув внутрь – вдруг там окажется что-нибудь
интересное?
Котел – длинная цилиндрическая емкость из металла с медным
покрытием, вся в заплатах – был установлен на четырех цементных блоках. Он
оседал под путаницей теплотрассы, уходящей к высокому, украшенному фестонами
паутины потолку подвала. Справа от Джека от находящейся в соседнем помещении
топки сквозь стену шли две трубы обогрева.
– Вот он манометр, – Уотсон похлопал по нему. – Фунты на
квадратный дюйм, «пси». Это, думаю, вы знаете. Сейчас я догнал до ста, но ночью
в комнатах холодновато. Несколько клиентов пожаловались – что, мол, такое, мать
вашу так. Психи они – понаехали в горы в сентябре. А потом, котел-то наш –
старичок. Заплаток на нем больше, чем на штанах, что раздают благотворительные
комитеты. – На свет божий явился платок. Трубный звук. Быстрый взгляд. Платок
исчез.
– Простыл, чтоб его, – пояснил разговорчивый Уотсон. –
Каждый сентябрь простываю. То вожжаюсь тут с этим старьем, а то траву
подстригаю или граблями махаю на площадке для роке. Просквозит – готово дело,
простыл, говаривала моя мамаша. Упокой, Господи, ее душу, она уже шесть лет как
померла. Рак сожрал. Подцепишь рак – готовь завещание.
Коли будете держать давление около пятидесяти – ну, может
шестьдесят, – так и хватит. Мистер Уллман-то велит один день топить в западном
крыле, другой – в середине, а после того – в восточном. День-деньской
«гав-гав-гав», прям как одна из тех шавок, что тяпнет за ногу, а потом побежит
да обделает весь коврик. Кабы мозги были черным порошком, ему носа было б не
высморкать. Иногда такое видишь, что аж зло берет – не из чего стрельнуть.
Глядите сюда. Тянешь за эти колечки – открываются и
закрываются трубы. Я все вам пометил. С синими бирками идут в номера в
восточном крыле. Красные бирки – середка. Желтые – западное крыло. Соберетесь
протопить в западном крыле, не забудьте, что оно-то погоду и ловит. Как задует,
комнаты делаются холодными, ни дать, ни взять, фригидная баба, у которой все
нутро льдом набито. В те дни, когда топишь в западном крыле, можно догнать
давление до восьмидесяти. Сам бы я так и сделал.
– Термостаты наверху... – начал Джек.
Уотсон неистово замотал головой, так, что волосы пружинисто запрыгали.
– Они не подсоединены. Так, показуха. Кой-кто из
калифорнийцев думает, что коли в их спальне, мать ее так, пальму не вырастишь,
дак это непорядок. Тепло поднимается отсюда, снизу. Но за давлением смотреть
все-ж таки приходится. Видите, ползет?
Он постучал по основной шкале. Пока Уотсон вел свой монолог,
стрелка уползла со ста футов на квадратный дюйм к ста двум. Джек вдруг
почувствовал, что по спине быстро пробежали мурашки и подумал: ГУСЬ ПРОШЕЛ ПО
МОЕЙ МОГИЛЕ. Тут Уотсон крутанул колесо, сбрасывая давление. Раздалось громкое
шипение и стрелка вернулась на девяносто один. Уотсон завернул вентиль до упора
и шипение неохотно стихло.
– Ползет, – сказал Уотсон. – А сказать этому жирному дятлу,
Уллману, так он повытаскивает конторские книги и битых три часа будет
выпендриваться, как аж до 1982 года новый котел ему не карману. Говорю вам,
когда-нибудь все тут взлетит на воздух, и одна у меня надежда – что ракету
поведет этот жирный ублюдок. Господи, хотел бы я быть таким же милосердным, как
моя мать. Она в каждом умела найти хорошее. Сам-то я злющий, как змей с
опоясывающим лишаем. Не может человек ничего поделать со своей натурой,
провались оно все.
Теперь запомните вот что: сюда надо спускаться два раза:
днем и разок вечером, до того, как умаялся. Приходится проверять давление.
Забудешь – а оно поползет, поползет и очень может быть, что проснетесь вы всей
семейкой на луне, мать ее так. А чуток скинешь – и все, никаких хлопот.
– Верхний предел у него?..
– Ну, считается, что двести пятьдесят, но теперь-то котел
рванет куда раньше. Коли эта стрелка дойдет до ста восьмидесяти, меня никакими
коврижками не заманишь спуститься и стать рядом.
– Автоматического отключения нет?
– Не-е. Когда его делали, такое еще не требовалось. Нынче
федеральное правительство во все сует нос, а? ФБР вскрывает почту, ЦРУ жучков
сажает в поганые телефоны... видали, что стряслось с этим... Никсоном.
Жалостное было зрелище, да?
Но ежели просто ходить сюда регулярно и проверять давление,
все будет в лучшем виде. Да не забудьте переключать трубы так, как он хочет.
Больше сорока пяти ни в одном номере не будет... разве что зима выдастся шибко
теплая. А в своей квартире топите, сколько влезет.
– Что насчет водопровода?
– О'кей, я как раз к этому подхожу. Сюда, вон, под арку.
Они прошли в длинное прямоугольное помещение, которое,
казалось, тянется на мили. Уотсон потянул за шнур и единственная
семидесятипятиваттная лампочка залила бледным колеблющимся светом пространство,
где они стояли. Прямо перед ними находилось дно шахты лифта, к блокам двадцати
футов в диаметре и массивному, облепленному грязью мотору, спускались провода в
замасленной изоляции. Повсюду были бумаги – стопками, связанные в пачки,
сложенные в коробки. Некоторые картонки были подписаны: «ДОКУМЕНТЫ», «СЧЕТА»
или «КВИТАНЦИИ – НЕ ВЫБРАСЫВАТЬ!» Едкий запах отдавал плесенью. Часть коробок
развалилась, выплеснув на пол пожелтевшие хрупкие листки, которым, должно быть,
было лет двадцать. Джек, зачарованно огляделся – тут, должно быть, находилась
вся история «Оверлука» погребенная в гниющих коробках.
– Не лифт, а сука, только и знает, что ломается, – сказал
Уотсон, ткнув в него пальцем. – _Я _з_н_а_ю_, чтоб держать ремонтника подальше
от этой сволочи, Уллман кормит госинспектора по лифтам потрясными обедами.
Ладно, тут у вас – центральный узел водопровода. – Теряясь из вида, перед ними
поднимались в тень пять больших труб, каждая была обернута изоляцией,
перехваченной стальными обручами.
Уотсон указал на затянутую паутиной полку рядом с шахтой.
Там валялось несколько грязных тряпок и блокнот с отрывными листками.
– Вон схема водопровода, – сказал он. – Думаю, с протечками
проблем не будет – сроду не было – но трубы нет-нет да и промерзают.
Единственно, как можно это прекратить, – ночью немного ослабить краны, но их в
этом хреновом месте сотни четыре. Попадись счет за воду на глаза этому жирному
педику, что сидит наверху, он так разорется, в Денвере услышат. Что, не так?
– Я бы сказал, потрясающе тонкий анализ.
Уотсон восхищенно взглянул на Джека.
– Эй, приятель, вы, кажись, и впрямь из образованных.
Говорите прямо, как по-писанному. Я такое дело крепко уважаю, коли человек не
этот... не голубой... А их пруд пруди. Знаете, кто несколько лет назад
расшевелил студентов побуянить? Пидарасы, вот кто. Они разочаровались и
пришлось им пойти на разрыв. Они это называют «вылезти из чулана». До чего мы
так докатимся, елки-палки, уж и не знаю. Дак вот, ежели вода замерзнет, скорей
всего, замерзнет она в этой шахте. Нет обогрева, понятно? На этот случай тут имеется
вот что, – он полез в сломанный ящик и достал маленькую газовую горелку.
