С ладоней закапала кровь. Ни дать, ни взять стигматы. Да-да.
Джек покрепче сжал кулаки, ожесточая себя болью. Жена спала рядом – почему бы
ей не спать? Проблемы исчезли. Он согласился увезти их с Дэнни от противного
бяки и проблем не стало. «Вот видишь, Эл, я подумал, что лучше всего будет…»
(убить ее.) Эта мысль, обнаженная, ничем неприкрашенная,
поднялась ниоткуда. Страстное желание вышвырнуть ее, голую, недоумевающую, еще
не проснувшуюся, из постели и душить – большие пальцы на дыхательном горле,
остальные давят на позвонки; вцепиться в шею, как в зеленый побег молодой
осинки; вздернуть голову Венди и с силой опустить на дощатый пол, еще, еще раз,
со стуком и треском, кроша и круша. Танцуем джаз, детка. Встряхнись-повернись.
Джек заставит ее получить по заслугам, свое лекарство Венди получит. До
капельки. До последней горькой капли.
Джек смутно сознавал, что где-то за пределами его жаркого,
лихорадочного внутреннего мирка слышен приглушенный шум. Он бросил взгляд через
комнату – Дэнни снова воевал в постели, крутился, сминая простыни. Из глубины
гортани несся стон – тихий, сдавленный звук. Какой-то кошмар? Лиловая, давно
умершая женщина шаркает ему вдогонку по извилистым коридорам отеля? Джек
отчего-то думал, что это не так. За Дэнни во сне гналось что-то другое.
Пострашнее.
Горькую плотину эмоций прорвало. Он вылез из кровати и
подошел к мальчику, чувствуя дурноту и стыд за себя. Надо было думать о Дэнни –
не о Венди, не о себе. Только о Дэнни. Неважно, в какую форму Джек загнал факты
– в глубине души он знал, что Дэнни увезти необходимо. Он
расправил простыни и закрыл мальчика пледом, лежавшим в изножье кровати. Дэнни
уже опять успокоился. Джек дотронулся до лба спящего (что за чудовища беснуются
прямо под костной перегородкой?) и нашел его теплым, но в меру. К тому же,
мальчик снова мирно спал. Странно.
Он забрался обратно в постель и попытался уснуть.
Безуспешно.
Как несправедливо, что дела приняли такой оборот – похоже, к
ним подкралось невезение. Переехав сюда, они в конечном счете не сумели от него
отделаться. К тому времени, как завтра днем они прибудут в Сайдвиндер, золотой
шанс уже улетучится. Уйдет за синим замшевым ботинком, как имел обыкновение
выражаться давний однокашник Джека, с которым он делил комнату. Подумать
только, если они не уедут, если как-нибудь продержаться, все будет совсем
иначе. Он, не одним, так другим способом, закончит пьесу. Приделает
какую-нибудь концовку. Может быть, его неуверенность относительно героев
придаст первоначальному варианту финала заманчивый оттенок неопределенности.
Вполне вероятно, ему удастся на этом подзаработать. Но и без пьесы Эл отличным
образом может убедить стовингтонский совет снова взять Джека на работу.
Разумеется, целых три года ему придется оттрубить в качестве
профессионала-преподавателя, но, если ему удастся воздерживаться от спиртного и
не бросать творчество, то, вероятно, весь этот срок оставаться в Стовингтоне не
придется. Конечно, раньше он за Стовингтон и гроша ломаного не дал бы, он
чувствовал, что задыхается, что похоронен заживо. Но то была незрелая реакция.
Более того
– как может человеку нравиться преподавать, если каждые
два-три дня на первых трех уроках череп разрывает похмельная головная боль?
Такого больше не будет. Джек был уверен, что сумеет куда лучше справиться со
своими обязанностями.
Где-то на середине этой мысли все стало рассыпаться на
кусочки и Джек уплыл в царство сна. Вслед ему колокольным звоном полетела
последняя мысль:
«Похоже, здесь мне удастся обрести покой. Наконец-то. Если
только мне позволят».
Когда Джек проснулся, он стоял в ванной комнате номера 217.
(Снова бродил во сне? – почему? – здесь нет
радиопередатчика, который можно разбить.) В ванной горел свет, комната за
спиной тонула во мраке. Длинная ванна на львиных лапах была затянута
занавеской. Коврик для ног возле нее смялся и отсырел.
Ему стало страшно, но страх был призрачным, как во сне, и
Джек догадался, что все это – не наяву. В «Оверлуке» призрачным казалось очень
многое.
Он подошел к ванне, не желая лишить себя возможности
ретироваться.
И откинул занавеску.
В ванне лежал совершенно голый Джордж Хэтфилд. Он
покачивался на воде, словно ничего не весил, и в груди у него торчал нож. Сама
вода окрасилась в ярко-розовый цвет. Глаза Джорджа были закрыты. Вяло плавающий
член напоминал водоросль.
Джек услышал собственный голос:
– Джордж…
При этих словах Джордж медленно раскрыл глаза. Серебряные. В
них не было ничего человеческого. Белые, как рыбье брюшко, руки Джорджа
нащупали края ванны, он подтянулся и сел. Воткнутый точно между сосками нож
торчал в груди. Края раны уже стянулись.
– Ты переставил таймер вперед, – сказал Джордж с серебряными
глазами.
– Нет, Джордж, нет. Я…
– Я не заикаюсь.
Теперь Джордж поднялся на ноги, по-прежнему не сводя с Джека
серебряных нечеловеческих глаз, а его рот растянула мертвая улыбка-гримаса. Он
перекинул через фарфоровый бортик ванны ногу. Белая, сморщенная ступня
оказалась на коврике.
– Сперва ты пытался переехать меня, когда я катался на
велосипеде, а потом перевел вперед таймер, а потом пытался насмерть заколоть
меня, но я ВСЕ РАВНО НЕ ЗАИКАЮСЬ, – Джордж шел к нему, вытянув руки со слегка
скрюченными пальцами. От него пахло сыростью и плесенью, как от попавших под
дождь листьев.
– Ради твоей же пользы, – выговорил Джек, пятясь. – Я
перевел его вперед для твоей же пользы. Более того, я случайно знаю, что ты
смошенничал с итоговым сочинением.
– Я не мошенник… и не заика.
Руки Джорджа коснулись его шеи.
Джек развернулся и кинулся бежать, но вместо этого, словно
сделавшись невесомым, медленно поплыл, как частенько бывает во сне.
– Нет, ты мошенник! – в страхе и ярости выкрикнул он, минуя
неосвещенную спальню-гостиную. – Я докажу!
Руки Джорджа снова оказались на его шее. Страх заполнял
сердце Джека, пока тот не уверился, что сейчас оно лопнет. А потом, наконец,
его рука ухватила дверную ручку, та повернулась и Джек распахнул дверь настежь.
Он вынырнул из комнаты, но не в коридор третьего этажа, а в подвал позади арки.
Горела затянутая паутиной лампочка. Под ней стоял его складной стул
– застывшая геометрическая форма. Вокруг, куда ни глянь,
громоздились миниатюрные горные хребты из коробок и ящиков, перевязанных пачек
накладных и Бог знает чего еще. Джека пронизало облегчение.
– Я найду его! – услышал он собственный крик. Он схватил
отсыревшую, заплесневелую картонную коробку, та развалилась у него в руках,
выплеснув водопад желтых тоненьких листков. – Оно где-то здесь! Я НАЙДУ ЕГО! –
Погрузив руки вглубь бумаг, он одной вытащил высохшее, словно бумажное, осиное
гнездо, а другой – таймер. Таймер тикал. От его задней стенки шел длинный
провод, к другому концу которого был прикреплен заряд динамита. – ВОТ! –
взвизгнул Джек. – ВОТ, ПОЛУЧИ!
