(Не хочешь уехать? Не можешь?) «Оверлук» хотел, чтоб они остались,
и Джек тоже хотел этого. Все, даже Дэнни. Может быть, «Оверлук», будучи
огромным, грохочущим Сэмюэлем Джонсоном, выбрал Джека на роль своего Босуэлла.
Говорите, новый сторож пишет? Отлично, наймите его. Пора определиться, однако,
давайте сперва избавимся от этой женщины и сынка, который сует нос, куда не
следует. Мы не хотим, чтобы его отвлекали. Мы не…
Джек стоял у кабины снегохода и головная боль возвращалась.
К чему все свелось? Уехать или остаться. Очень просто. И нечего усложнять. Мы
уезжаем или остаемся?
«Если уезжаем, сколько пройдет времени, прежде, чем ты
найдешь в Сайдвиндере какую-нибудь тамошнюю дыру, – спросил его внутренний
голос, – темную каморку с паршивым цветным теликом, где небритые безработные
день-деньской смотрят развлекательные программы, убивая время. Где в мужской
уборной воняет мочой, которой не меньше двух тысяч лет, а в очке унитаза всегда
плавает бычок „Кэмела“? Где стакан пива – тридцать центов, закусываешь солью, а
в музыкальный автомат загружено семьдесят старых „кантри“?»
Сколько времени? О Господи, как же он боится, что времени
понадобится совсем немного.
– Я не могу выиграть, – очень тихо выговорил он. Вот оно.
Словно Джек пытается играть в «солитер», но из-под руки пропал туз.
Он резко наклонился к мотору «Скиду» и выдернул магнето.
Легкость, с какой оно оторвалось, вызывала дурноту. Джек взглянул на него,
потом прошел к задней двери сарая и открыл ее.
Оттуда открывался ничем не загороженный вид на горы – в
мерцающем блеске утра он был красив, как на почтовой открытке. Вверх по склону,
почти на милю, до первых сосен простиралась снежная целина. Джек кинул магнето
в снег так далеко, как только сумел. Оно улетело куда дальше, чем должно было,
и упав, взметнуло легкое снежное облачко. Ветерок унес снежную крупу к новым
местам отдыха. Рассеять ее, вот оно как. Нечего тут смотреть. Все прошло.
Рассеялось.
Джека охватило чувство покоя.
Он долго простоял в дверях, дыша отличным горным воздухом,
потом решительно затворил их и ушел через другую дверь сказать Венди, что они
остаются. По дороге он задержался и поиграл в снежки с Дэнни.
34. Кусты
Настало 29 ноября. Три дня назад был День Благодарения.
Последняя неделя выдалась на славу. Такого обеда, как на День Благодарения,
дома им еще не приходилось есть. Для разнообразия Венди приготовила индейку
Дика Холлоранна, но все наелись до отвала, даже не приступив к расчленению
веселой птички. Джек простонал, что есть им теперь индейку до конца зимы – в
сандвичах, с лапшой, в сметане, с сюрпризом…
Венди чуть улыбнулась.
– Нет, – сказала она, – только до Рождества. А потом будет
каплун.
Джек и Дэнни хором застонали.
Синяки с шеи Дэнни исчезли, а с ними – почти все страхи. В
День Благодарения Венди катала сына на санках, а Джек работал над пьесой,
которая уже близилась к завершению.
– Все еще боишься, док? – поинтересовалась Венди, не зная,
как спросить не так прямо.
– Да, – просто ответил тот, – но теперь я держусь в
безопасных местах.
– Папа говорит, рано или поздно лесники заинтересуются тем,
почему мы не выходим на связь по рации. И приедут посмотреть, все ли в порядке.
Тогда можно будет уехать. Нам с тобой. А папа останется до весны. У него есть
на это веские причины. В определенном отношении, док… знаю, тебе трудно это
понять… мы загнаны в угол.
– Ага, – уклончиво ответил мальчик.
Этим сияющим полднем родители остались вдвоем наверху, и
Дэнни знал, что они занимаются любовью. Сейчас они задремали. Дэнни знал, они
счастливы. Мама еще побаивалась, а вот папина позиция была странной. Как будто
он сделал что-то очень трудное и сделал правильно. Но, похоже, Дэнни не вполне
понимал, что именно. Отец даже в мыслях тщательно охранял это. Дэнни размышлял:
можно ли радоваться поступку и одновременно стыдиться его настолько, чтобы
стараться о нем не думать? Вопрос не давал покоя. Дэнни считал, что в норме
такого быть не может. Как ни старался мальчик проникнуть в отцовские мысли,
получалась лишь неясная картинка: высоко в пронзительно-синем небе кружилось
нечто вроде осьминога. Два раза Дэнни сосредотачивался достаточно сильно, чтобы
уловить, что это, и оба раза папа вдруг упирался в него таким пронзительным и
пугающим взглядом, будто знал, чем Дэнни занят.
Сейчас Дэнни в вестибюле готовился выйти на улицу. Он гулял
часто, прихватывая то санки, то снегоступы. Ему нравилось бывать вне отеля.
Когда он оказывался за дверями, в солнечном свете, у него словно гора падала с
плеч.
Мальчик притащил стул, встал на него и из шкафчика возле
танцевального зала достал парку и стеганые штаны, а потом уселся, чтобы их
надеть. Сапоги лежали в ящике для обуви. Он натянул их, а, когда принялся
шнуровать и завязывать аккуратным «бабушкиным» узлом сыромятные шнурки, то язык
от старательности выполз из уголка рта наружу. Митенки, лыжная маска
– и готово.
Протопав через кухню к черному ходу, мальчик помедлил. Ему
надоело играть на заднем дворе, к тому же, в эти часы место, где он играл,
закрывала тень отеля. Дэнни не нравилось быть в тени «Оверлука». Он решил, что
вместо этого наденет снегоступы и сходит на детскую площадку. Дик Холлоранн
велел держаться подальше от кустов живой изгороди, но мысль о зверях-деревьях
не слишком беспокоила мальчика. Сейчас их похоронили под собой сугробы,
виднелись лишь бугры неопределенной формы – некогда они были головой кролика и
львиными хвостами. В таком виде, выглядывая из-под снега, они казались скорее
нелепыми, чем пугающими.
Дэнни открыл черный ход и взял с площадки для подвоза молока
свои снегоступы. Пять минут спустя на парадном крыльце он прикрепил их к ногам.
Папа говорил, что у него (Дэнни) талант ходить на снегоступах – ленивый
шаркающий шаг, поворот лодыжки, от которого пушистый снег слетает с креплений
как раз перед тем, как нога снова опускается на землю, – ему остается только
нарастить на бедра, голени и лодыжки необходимую мускулатуру. Дэнни обнаружил,
что лодыжки устают раньше прочего. Хождение на снегоступах точно так же
утомляло их, как катание на коньках – ведь приходилось все время отряхивать
крепления. Примерно каждые пять минут Дэнни приходилось останавливаться, чтоб
отдохнуть, расставив ноги и выровняв снегоступы.
Но по дороге к детской площадке отдыхать не потребовалось,
он все время катился под горку. Дэнни с трудом перебрался через чудовищный
сугроб, больше похожий на дюну, которую намело на парадное крыльцо, и меньше
чем через десять минут уже держался рукой в митенке за горку на детской
площадке. Он почти не запыхался.
Детская площадка под глубоким снегом выглядела куда
симпатичнее, чем осенью. Она напоминала парк аттракционов. Цепи качелей примерзли
в странных положениях, сиденья покоились прямо на снегу. Полоса препятствий
превратилась в ледяную пещеру, которую стерегли ледяные зубы сосулек. Из-под
снега торчали только трубы игрушечного «Оверлука», (Хорошо бы и настоящий так
же завалило… только, чтобы нас не было внутри.) да в двух местах, как
эскимосские иглу, выдавались верхушки цементных колец. Дэнни протопал к ним,
присел на корточки и начал копать. Очень скоро темная пасть одного из колец
отворилась, и мальчик протиснулся в холодный тоннель. Он воображал себя
Патриком Макгуэном, секретным агентом (эту программу по беррингтонскому
телеканалу показывали дважды, и папа ни разу ее не пропустил – он готов был не
ходить в гости, чтобы остаться дома и посмотреть «Секретного агента» или
«Мстителей», а Дэнни всегда смотрел вместе с ним), убегающий по швейцарским
горам от агентов КГБ. Тут были лавины, а его подружку убил отравленной стрелой
печально известный агент КГБ Слоббо, но где-то неподалеку находилась
антигравитационная машина русских. Возможно, в конце этого тоннеля. Он вытащил
свой автомат и зашагал по цементному тоннелю, широко раскрыв настороженные
глаза, выдыхая воздух.
