(Тогда приходи сейчас, приходи сейчас, приходи СЕЙЧАС! Дик,
ты мне нужен, ты нам всем нужен!) …гу. Извини, должен бежать, док, старина.
Извини, Дэнни, парнище. Будет забавно, это уж точно, но я тороплюсь, убегаю
срочно.
(нет!) Но Дик Холлоранн на глазах у Дэнни развернулся,
воткнул сигарету в угол рта и преспокойно вышел сквозь стену.
Оставив его одного.
Тут-то и показался из-за угла призрачный силуэт. Во мраке
коридора он казался огромным, ясно виднелись лишь красные от отраженного света
глаза.
(Вот ты где! Тут-то я тебя и поймал, сукин сын! Вот я тебе
покажу!) Шатаясь, волоча ноги существо ринулось к мальчику. Молоток для игры в
роке взлетал и взлетал кверху, безжалостно свистя в воздухе. Повизгивая, Дэнни
пополз назад и вдруг оказался за стеной, он, кувыркаясь, падал вниз по дыре,
вниз по кроличьей норе в страну, полную наводящих дурноту чудес.
Под ним, далеко внизу, оказался Тони. Он тоже падал.
(Я больше не смогу приходить, Дэнни… Он не подпустит меня к
тебе… Никто из них не подпустит… Зови Дика… зови Дика…)
– ТОНИ! – закричал он.
Но Тони исчез, а Дэнни вдруг очутился в неосвещенной
комнате. Однако темнота не была полной. Откуда-то лился приглушенный свет.
Спальня мамы и папы. Мальчику был виден папин стол. Но в комнате царил
вселяющий ужас разгром. На полу валялся перевернутый мамин проигрыватель.
Пластинки рассыпались по ковру. Матрас наполовину съехал с кровати. Картины
сорваны со стен. Его кроватка, как дохлая собака, валяется на боку. От Лихого
Лилового Лимузина остались только фиолетовые обломки пластика.
Свет падал из двери ванной. Прямо за дверью – вяло свисающая
рука, с кончиков пальцев капает кровь. А в зеркале аптечки загоралось и
исчезало слово ТРЕМС.
Вдруг перед зеркалом материализовались огромные часы под
стеклянным колпаком. На циферблате не было ни стрелок, ни цифр, только
написанная красным дата: 2 ДЕКАБРЯ. А потом, расширившимися от ужаса глазами,
мальчик прочел слово ТРЕМС, неясно отразившееся в стеклянном колпаке. И,
прочитав его отразившимся дважды, прочитав это отражение отражения, Дэнни
понял, как оно пишется: СМЕРТЬ.
Вне себя от ужаса Дэнни Торранс закричал. С циферблата
исчезло число. Исчез и сам циферблат. Его место заняла круглая черная дыра,
которая росла, ширилась, как зрачок. Она все загородила, вымарала, и мальчик
полетел вперед и падал, падал, он… падал с кресла.
Он лежал на полу бального зала и тяжело дышал.
ТРЕМС СМЕРТЬ ТРЕМС СМЕРТЬ (и над всем воцарилась Красная
Смерть!) (Маски долой! Маски долой!) Но под каждой сверкающей, прелестной
маской, пока что не показываясь, таилось лицо существа, гнавшего Дэнни по
темным коридорам отеля: бессмысленно вытаращенные глаза, полные жаждой
человекоубийства.
Ах, как мальчику было страшно – что за лица явятся на свет,
когда, наконец, придет время снять маски.
(ДИК!) закричал он изо всех сил. Казалось, от громкого крика
голова лопнет. (!!!ДИК ОХ ПОЖАЛУЙСТА ПОЖАЛУЙСТА ПОЖАЛУЙСТА ПРИЕЗЖАЙ!!!) Над
головой Дэнни часы, которые он завел серебряным ключом, продолжали отмерять
секунды, минуты, часы.
Часть пятая
Вопросы жизни и смерти
38. Флорида
Третий сын миссис Холлоранн, Дик, в белом поварском халате,
с воткнутой в угол рта «Лакки Страйк» задним ходом выводил со стоянки позади
Центра оптовой торговли овощами свой отремонтированный кадиллак. В высокое
темное здание заталкивал контейнер с салатом Мастертон – нынче он стал одним из
владельцев Центра, но сохранил ту неподражаемую походку чечеточника, которую
усвоил еще до Второй мировой.
Нажав кнопку, Холлоранн опустил окошко со стороны
пассажирского сиденья и гаркнул:
– Эй, ничтожество, авокадо-то черт знает как вздорожало!
Мастертон оглянулся, показал в широкой ухмылке все три
золотых зуба и заорал в ответ:
– А я, приятель, отлично знаю, куда ты можешь себе его
засунуть!
– Братец, за такими замечаниями я слежу!
Мастертон показал палец. Холлоранн вернул комплимент.
– Что, получил жратву? – спросил Мастертон.
– Получил.
– Приезжай завтра пораньше, дам молодой картошки – такой
хорошей ты в жизни не видал.
– Я пришлю мальчишку, – сказал Холлоранн. – Зайдешь нынче
вечерком?
– Ставишь ты, братец?
– Аж на четыре доллара десять.
– Будешь ехать домой, не гони, слышь? Все фараоны отсюда до
Сен-Пита знают, как тебя величать.
– Все-то ты знаешь, а? – усмехаясь, спросил Холлоранн.
– В твоей башке столько никогда не уложится, парень.
– Послушай-ка нахального ниггера. Будешь слушать?
– Давай, вали отсюда, пока я тебя салатом не закидал.
– Давай, кидай. На халяву возьму все.
Мастертон притворился, будто бросает кочан. Холлоранн быстро
пригнулся, поднял окошко и поехал. Чувствовал он себя отлично. Последние
полчаса его преследовал запах апельсинов, но ничего страшного Холлоранн в этом
не видел. Последние полчаса он провел на фруктово-овощном рынке.
Был первый день декабря, половина пятого пополудни.
Старуха-Зима прочно уселась промерзшим задом почти на всю страну, но тут, на
юге, мужчины ходили в рубашках с открытым воротом и коротким рукавом, а женщины
– в легких летних платьях и шортах. Вершину здания Первого
Банка Флориды венчал окаймленный огромными грейпфрутами цифровой термометр. На
нем раз за разом вспыхивало число: 79. «Господи, спасибо тебе за Флориду», –
подумал Холлоранн – «за москитов и все прочее».
На заднем сиденье лимузина лежали две дюжины авокадо, ящик
огурцов, столько же апельсинов, столько же грейпфрутов. Три больших пластиковых
сумки заполнял бермудский лук (сладчайший овощ, какой когда-либо создавал
любящий Господь), отличный сладкий горошек (его подадут на гарнир между рыбой и
жарким, но в девяти случаях из десяти он вернется несъеденным) и
один-единственный голубой пакет фруктовой массы Хаббарда (для чисто личного
потребления).
Притормозив у светофора на Вермонт-Стрит, где можно было
свернуть с улочки с односторонним движением, Холлоранн выбрался на автостраду
N219, дождавшись зеленой стрелки, и прибавил скорость до сорока миль в час. Ее
он сохранял до тех пор, пока город не поредел, уступив место россыпи
пригородных бензоколонок, «Бургер Кинг'ов» и «Макдональдс'ов». Сегодняшний
заказ был невелик, можно было бы послать за продуктами Бедекера, но тот
нервничал, как бы не прошляпить свой шанс покупать мясо и, кроме того,
Холлоранн никогда не упускал случая побазарить с Фрэнком Мастертоном. Сегодня
вечером Мастертон, может быть, заявится посмотреть телевизор и выпить
холлоранновского «бушмилла», но может и не придти. Тоже ничего страшного. Но
видеться было важно. Теперь важной оказывалась каждая их встреча – ведь они
были уже немолоды. Похоже, последние несколько дней Холлоранн очень много
размышлял именно об этом. Теперь они были не так молоды. Когда тебе вот-вот
стукнет (или чего греха таить, уже стукнуло) шестьдесят, волей-неволей
начинаешь думать об уходе. А уйти можешь в любой момент. Всю неделю это вертелось
у Холлоранна в голове – не тяготя, просто, как факт. Смерть – часть жизни. Если
уж быть цельной личностью, следует настроиться на это раз и навсегда. И если
понять факт собственной смерти трудно, то принять его, по крайней мере,
возможно.
