Разбирая немецкий проект, советский эксперт М.Н. Покровский спросил, подданными какого государства окажутся белорусы из указанных уездов, и выразил удивление, почему не предусмотрено создания самостоятельного Белорусского государства. Гофман и Грац отвечали уклончиво, что состав населения указанных белорусских уездов смешанный и проведение там точной границы по этническому принципу затруднительно.
В ответ Покровский привел данные, приведенные в атласе, изданном типографией командующего Восточным фронтом, то есть собственно германские: «Сокольский уезд – 89,8 % белорусов, Гродненская губерния – 65,8 %, Лидский уезд Виленской губернии – 73,2 %, Волковышский уезд, также входящий в эту область, – 82,5 %, Лужанский уезд Гродненской губернии – 75,5 %, Ольшанский – 80,1 %, и наконец, Виленский уезд, целиком входящий в данную область, – 42 % белорусов. В Виленском уезде, насколько я понимаю, – белорусы составляют относительное большинство. Как видно из этих данных, вопреки объяснениям генерала Гофмана, белорусы составляют во всех этих уездах подавляющее большинство, за исключением Виленского уезда».
Обсуждение вопроса завершилось довольно резкой пикировкой. Заявив, что без проведения новой переписи, которая учла бы и беженцев, решение об автономии для белорусов принять невозможно, представители Четверного союза вообще предложили закончить дискуссию о территориальном размежевании на германской стороне границы. Покровский согласился с этим предложением, обратив при этом внимание присутствующих «на тот знаменательный факт, что переговоры оборвались на вопросе, непосредственно затрагивающем право на самоопределение именно Русского народа».
Таким образом, видно, что немецкая администрация не строила планов создания независимого Белорусского государства, хотя это и помогло бы им оторвать эти области от России. Однако они не считали возможным пробуждение национального самосознания этого народа в той степени, чтобы это могло как-то повлиять на политическую ситуацию в крае. Поэтому можно было ожидать включения белорусских губерний в состав других национальных образований, например Литвы. На роль самостоятельного союзника белорусские националисты, с точки зрения германского руководства, не годились. Советское же руководство, явно не имея определенной точки зрения по вопросу национальной самобытности белорусов (хотя, как видно из хода дискуссии, и склонялось к общепринятой до революции концепции триединого русского народа), сходилось в том, что край должен оставаться в составе России и на его территории не должно быть иной власти, кроме большевистской. Сам факт, что на переговоры в Бресте не были допущены белорусские представители, свидетельствовал о том, что руководство РСФСР не собиралось отказываться от прав на Белоруссию. Западный фронт и лидеры его большевизированных Советов сыграли решающую роль в установлении советской власти в Белоруссии. Эта область в силу своей близости к Петрограду была слишком важна, чтобы можно было безболезненно позволить одержать там верх иным, кроме большевиков, политическим силам.
Суммируя итоги 1917 г. с точки зрения решения белорусского вопроса, понимаемого в свете права наций на самоопределение и создание собственного государства, следует констатировать, что не только не было достигнуто каких-либо конкретных результатов, но и не удалось обеспечить признание этого права в его абсолютном выражении всеми белорусскими политическими силами. А это открывало простор для разнонаправленной деятельности отдельных партий и авторитетных политиков, в том числе и с целью привлечения к решению белорусского вопроса внешних сил.
Германия, как видно из высказываний Э. Людендорфа, опасалась чрезмерного усиления польских позиций в оккупированных областях и потому, в частности, сделала ставку на поддержку национальных и территориальных стремлений литовцев.
Провозглашение 11 декабря 1917 г. Литовским советом (Тарибой) независимости Литовского государства было принято польскими социалистами, сторонниками Пилсудского, с большим беспокойством. Причиной тому была оглашенная литовскими политиками территориальная программа, согласно которой в состав новой республики должны были войти и исторически литовские земли, к началу XX в. уже давно в большинстве своем утратившие литовский характер, – Виленская и Гродненская губернии. В статье «Литовский вопрос и проблема Литвы», написанной в начале 1918 г., Л. Василевский отмечал, что следует разделять понятия Литвы этнической и исторической, что первая составляет едва шестую часть второй и потому неправомерно желание литовских лидеров решать судьбу всего края, не считаясь с мнением большинства его жителей, прежде всего поляков, наиболее развитого культурно из всех народов края, и белорусов, составляющих большинство его населения. Он требовал, чтобы вопрос о государственном будущем исторической Литвы решался с учетом интересов всех его жителей, и протестовал против попыток литовцев ассимилировать прочие народы. И в этой, и в предыдущей статье Василевский считал белорусов, главным образом католиков, потенциальными союзниками польского населения в борьбе против литовских амбиций и предполагал, судя по всему, их скорую ассимиляцию с польским, более влиятельным, населением.
Подобные же взгляды он высказал и в статье «Границы Польского государства на востоке», опубликованной в шестом номере «Культуры Польши» (польск. Kultura Polski) за 1918 г., то есть вскоре после «Литовского вопроса». Поскольку перспективы возрождения Польского государства становились все более определенными, то и рассуждения о границах и взаимоотношениях с соседними народами переходили в практическую плоскость. Граница 1772 г. более не представлялась реальной, поскольку «теперь, после падения царского режима, все народности, населяющие восточные земли бывшей Речи Посполитой, формулируют собственные национально-государственные программы, стремясь к немедленному их воплощению в жизнь. Так, Украина их уже в некоторой степени реализовала, создав самостоятельную республику, литовцы желают создать собственное государство, к тому же стремятся последнее время даже белорусы». Поэтому восстановление исторических границ Василевский уже считал невозможным. Но и этнический принцип не представлялся безупречным, поскольку «практически нигде мы не имеем дела с четко очерченными границами между народностями… Разграничение между польским и белорусским населением вообще почти невозможно, поскольку здесь языковой критерий, которого достаточно в случае с литовцами, совершенно не подходит. Значительная часть жителей, употребляющих в повседневной речи белорусский язык, считает себя поляками (белорусы-католики в Виленской, Гродненской и частично Минской губ.».
Необходимым условием для установления справедливой границы он полагал «разграничение на основе обоюдной выгоды всех договаривающихся сторон при отсутствии какого-либо не только давления, но даже и влияния извне»* Польша же должна стремиться к тому, чтобы ее восточные границы совпадали с границами экономического и политического влияния польского населения. Исходя из этого постулата Василевский делал очень примечательный вывод, которого не делали сторонники федеративной концепции еще год назад: «Польское государство не должно включать в себя слишком большого количества непольского населения». Он объяснял это быстрым ростом национального самосознания у народов исторической Литвы, что могло бы помешать нормальному развитию молодой Польши. Таким образом, к 1918 г. аргументация ППС практически совпала с мнением эндеков. Установление границ Василевский связывал с тем, как конкретно сложатся отношения Польши с теми государствами, которые образуются на ее восточной границе. Так, если бы Литва согласилась на унию с Польшей, то ей можно было уступить Вильну, в случае же неблагоприятного развития событий Вильну и Виленскую губернию следовало включить в Польское государство. Что касается границ с Белоруссией, то, если бы она не вошла в союз с Польшей, надлежало добиваться присоединения к Польше тех белорусских территорий, жители которых тяготели к польской культуре и при переписи населения записывались поляками, отдавали детей в польские школы. Таким образом, линией разграничения должна была стать граница между католическим и православным населением – «от Польских Инфлянт до Пинска». Конкретную линию границы, согласно планам Василевского, следовало устанавливать «только по взаимной договоренности Польши с полномочным представителем каждого из народов».
