Глава польской делегации Я. Домбский и ее секретарь А. Ладось оказались перед непростой для них дилеммой: будучи противниками принятого делегацией коллективного решения, они должны были требовать границ, с которыми были сами не согласны. Единственным способом, которым можно было проверить намерения советской делегации, Домбский счел выдвижение федеративной концепции как требования польской делегации. Однако пойти он на это не мог, даже в приватной беседе с Иоффе, потому что в случае согласия советской стороны на это требование Домбскому, да и всей делегации, грозили серьезные неприятности, вплоть до отставки.
Выход из этой, казалось бы, патовой ситуации удалось найти благодаря достигнутой примерно 28 сентября по инициативе Иоффе договоренности о решении наиболее важных и сложных проблем на закрытых совещаниях руководителей, после чего они передавались для доработки в соответствующие комиссии. Первое из пяти такого рода совещаний состоялось 1 октября с участием секретарей делегаций А. Ладося и И.Л. Лоренца. Знакомство с содержанием всех пяти закрытых заседаний председателей и секретарей мирных делегаций показывает, насколько прав был Иоффе, не назвав в проекте прелиминарного договора линию границы, определенную ЦК 22 сентября. Он точно определил, что именно этот вопрос, а не самоопределение наций будет главным для польской стороны.
В преддверии первого закрытого заседания 1 октября было решено, что Ладось, как лицо куда менее ответственное, выскажет эту позицию как бы от себя. Ладось действительно совершил эту «разведку боем», сообщив, что у польской делегации есть два варианта границы на севере – непосредственная граница между Россией и Польшей и федеративная, то есть образование Белорусского государства «как бы под протекторатом Польши». Иоффе многозначительно усмехнулся и ответил, что «рассмотреть можно оба варианта». Однако самостоятельно он такого решения принять не может и должен запросить инструкции своего правительства. Однако совсем исключить из трактата упоминание о Белоруссии он не считал возможным, поскольку это означало бы отказ советского правительства от своих обязательств по отношению к белорусскому народу, что, в свою очередь, серьезно подорвало бы престиж Советской России на международной арене.
Пережив «весьма неприятные 24 часа», Домбский и Ладось на втором закрытом заседании в узком составе 2 октября с облегчением услышали от Иоффе, что советское правительство склоняется скорее к первому предложению. Домбский, ободренный таким исходом дела, в ультимативной форме потребовал провести границу по линии, установленной Советом обороны государства 11 сентября. Иоффе согласился заменить свое предложение от 28 сентября на линию ЦК РКП(б) от 22 сентября, что, конечно же, не могло устроить польскую делегацию, связанную жесткими инструкциями Варшавы.
В ходе обсуждения польских территориальных претензий на первых двух закрытых заседаниях руководителей делегаций были четко сформулированы позиции сторон по приоритетным для них вопросам (территориальным, признания Польшей УССР и БССР как граничащих с ней советских республик, невмешательства во внутренние дела друг друга). С этими позициями председатели ознакомили других полномочных членов делегаций и экспертов. Важным для судеб прелиминарного мира стал день 4 октября, когда состоялась третья закрытая встреча председателей мирных делегаций. Именно тогда Иоффе наконец-то согласился на линию границы, которой добивался Домбский, но без Брацлавского коридора, отделявшего РСФСР от Литвы. И это притом, что Ленин уже 2 октября согласился на польские территориальные требования, о чем сообщил членам политбюро ЦК РКП(б).
Добравшийся до Риги 2 октября М. Обезерский попытался помешать неблагоприятному, с точки зрения интересов белорусских поляков, решению белорусского вопроса. 4 октября он подал Домбскому письменное прошение об участии в заседаниях с правом совещательного голоса в вопросах, касающихся кресов. За несколько дней до этого подобные прошения подали Баньковский и Кшижановский, но безуспешно. Домбский сообщил Обезерскому, что их, несомненно, вызовут, когда будут осуждаться непосредственно касающиеся их вопросы, пока же дискуссия велась в основном по вопросам тактическим, и их присутствие в данный момент нецелесообразно.
Во вторник 5 октября, на общем завтраке польской делегации, Обезерскому и Кдшижановскому удалось пообщаться с Грабским. Он заявил им, что, в общем, действительно белорусский вопрос решен не в их пользу: польская делегация не будет настаивать на присоединении Белоруссии в границах 1772 г., хотя бы потому, что не хочет вызвать обвинений в империализме. Но она также не поставит вопрос о действительном, не формальном самоопределении Белоруссии, поскольку, по мнению Ст. Грабского, поляки не смогли бы провести плебисцит только под своим контролем. Понадобился бы «суперарбитр», которым, несомненно, стала бы Антанта, недоброжелательно настроенная к польским амбициям на востоке. Поэтому для Польши такой плебисцит бесполезен.
Обезерский и Кшижановский попытались убедить Грабского, что все выглядело бы иначе, если бы вместо плебисцита Россия и Польша совместной декларацией провозгласили независимость Белоруссии. Грабскому эта идея не понравилась, он считал программу раздела белорусских земель единственным реальным решением проблемы. Его главным аргументом было: «Мы же не можем ради этого сорвать переговоры». Вообще, по мнению Обезерского, этот аргумент повторялся делегатами слишком часто, когда речь заходила о защите имущества, а то и жизни поляков на территориях, которые должны были отойти Советской России. То же самое повторилось и тогда, когда он, в тот же день, попытался на заседании экономической комиссии внести поправку, предусматривающую не только возврат кресовым полякам движимого имущества, но и компенсацию за недвижимость в пределах границ 1772 г., причем не на равных с прочими иностранцами правах, а в привилегированном порядке. Он обосновывал это культурным и цивилизационным вкладом польского населения в развитие края, который нельзя сравнить с вкладом какого-нибудь немецкого фабриканта, который разместил там производство лет пятнадцать назад в спекулятивных целях. Польская делегация отвергла этот аргумент, поскольку не желала ценой продолжения войны защищать интересы «помещиков», которыми, по словам Обезерского, вовсе не исчерпывалось полумиллионное польское население кресов. Кроме того, делегаты заявили, что не могут выдвигать требования, противоречащие большевистскому общественному устройству, ибо это нарушало бы суверенитет Советской России.
Согласие поляков на раздел Белоруссии компрометировало связанную с польскими властями договором о сотрудничестве Наивысшую раду, делало А. Луцкевича, И. Середу, И. Лесика и др. предателями национальных интересов. Этим решили воспользоваться их политические противники, группировавшиеся вокруг правительства В. Ластовского, которые попытались наладить взаимодействие с кресовыми поляками, также недовольными действиями официальной Варшавы и отказывавшимися признать раздел белорусской территории.
4 октября состоялась встреча Обезерского и Кшижановского, как представителей польской общины в Белоруссии, членов польской мирной делегации В. Каменецкого, посланника в Риге, и Л. Василевского, посланника в Эстонии, как представителей польского правительства, с членами группы Ластовского, прибывшими в Ригу на мирную конференцию.
