Завотделом печати Казахского крайкома ВКП(б) Г.С. Тогжанов, выражая мнение властей, подчеркивал, что у казахов – феодализм и классовое общество, что «не может быть никакого “родового коммунизма” там, где существует частная собственность, где имеются баи и беднота, эксплуататоры и эксплуатируемые». В Туркмении также говорили о наличии эксплуатации и классового противостояния среди кочевников. Например, объясняли, что «бедняцкое скотоводческое население к аульным советам относится выжидательно, а в худшем случае – безразлично», потому что в эти советы выдвигаются баи и другие «эксплуататоры», Т.Р. Рыскулов (будущий жесткий оппонент Ф.И. Голощекина в период голода в Казахстане 1930–1933 гг.) считал, что киргизские манапы – это «феодально-помещичий элемент».
Наличие феодализма, а не родового строя выдвигалось как основание для ликвидации существующих у кочевников общественных отношений. П. Погорельский и В. Батраков подчеркивали, что в 1920–1921 гг. киргизский аул «вырвался из-под опеки русского кулака-колонизатора и попал в плен своей национал-шовинистической верхушке». Кочевников требовалось «выручить» из этого «плена», вывести из-под байского влияния. В «кочевых» регионах власти намерились осуществить тот же процесс, что и в «оседлых», где были ликвидированы помещики как класс.
Этот вопрос был особенно актуален для Казахстана как самого большого «кочевого» региона. В 1926 г. его новый руководитель Ф.И. Голощекин провозгласил начало программы под названием «Малый Октябрь», целью которой было разжигание классовой борьбы среди титульной нации региона. (8 марта того же года ЦИК Казахстана признал фактический провал советизации кочевого аула и сохранение господства баев и аткаминеров.) Власти начали борьбу с родовой верхушкой кочевых обществ. Летом и осенью того же года прошли чистки аульных советов и союза «Кошчи» не только от баев и аткаминеров, но и от их ставленников из числа бедноты.
«Хитрым ходом» властей была идея заместить родовых активистов (аткаминеров) советскими. Идея о «советских аткаминерах» была высказана Ф.И. Голощекиным в 1926 г. В какой-то мере она была реализована на практике, и к 1929 г. количество советских уполномоченных и активистов в сельской местности Казахстана намного превысило количество баев и их помощников.
С целью лишения баев их привилегий в землепользовании в 1926–1927 гг. в Казахстане был осуществлен передел пахотных и сенокосных угодий. Это было первым шагом по подрыву экономического положения родовой верхушки казахского общества.
В мае 1928 г. в ЦК ВКП(б) был заслушан отчетный доклад Казахского крайкома. Руководство партии одобрило курс на советизацию аула и ликвидацию политического и экономического влияния баев. 28 августа того же года ЦИК и СНК Казахстана издали декрет «О конфискации байских хозяйств». Он был дополнен постановлением от 13 сентября 1928 г. «Об уголовной ответственности за противодействие конфискации и выселению крупнейшего и полуфеодального байства», развязавшим руки карательным органам.
К 1929 г. байские хозяйства в Казахстане и Киргизии были конфискованы, часть баев – выселена. (П. Погорельский и В. Батраков с возмущением писали о том, что в Киргизии в 1927 г. был выселен всего 21 манап, тогда как в этом регионе их были «сотни и тысячи».) По данным Госплана Казахстана, в 1928 г. 23 тыс. из 567 тыс. кочевых и полукочевых хозяйств (то есть 4 %) были байскими. Однако С.Ш. Казиев привел другие данные – в 1928–1929 гг. после конфискации «верхушки» кочевого общества в республике осталось 55–60 тыс. байско-кулацких хозяйств (возможно, эти цифры включают в себя не только кочевые, но и земледельческие хозяйства). В 1930–1931 гг. из их числа было ликвидировано 40 тыс. хозяйств, а остальные прекратили свое существование в ходе дальнейшей коллективизации.
Кроме того, борьба с родовым строем у кочевников велась и в сфера права. В 1928 г. в УК РСФСР была введена глава о «преступлениях, составляющих пережитки родового быта». В том числе под страхом уголовного наказания был запрещен традиционный суд, который осуществлялся «родовыми авторитетами».
Кроме того, на будущее кочевой цивилизации повлияло то, что в СССР были приостановлены мероприятия по созданию хуторского расселения (альтернатива огульному обоседлению кочевников).
Четвертая тревожная для кочевников тенденция состояла в усилении пограничного режима в СССР. Известно, что власти Советского Союза придавали контролю за перемещением населения большое значение. Однако в 1920-х гг. политика в сфере внутренней миграции была достаточно либеральной. В стране фактически отсутствовал паспортный режим. Согласно декрету ВЦИК и СНК РСФСР от 20 июня 1923 г., органам власти «воспрещалось требовать от граждан РСФСР обязательного предъявления паспортов и иных видов на жительство, стесняющих их право передвигаться и селиться на территории РСФСР», Паспорт, виды на жительство и трудовые книжки были аннулированы. Получение удостоверения личности было не обязанностью, а правом каждого гражданина страны.
Декрет СНК РСФСР от 28 апреля 1925 г. «О прописке граждан в городских поселениях» гласил, что для прописки являлось достаточным предъявление практически любого документа, включая даже членский билет профсоюза. При отсутствии каких бы то ни было документов допускалась временная прописка (на срок не более трех месяцев).
Достаточно либеральным было советское законодательство о гражданстве. Согласно постановлению ЦИК СССР от 29 октября 1924 г., иностранные «трудящиеся», проживавшие на территории СССР, пользовались всеми политическими правами советских подданных. Советским гражданином признавался любой человек, который находился на территории СССР и не мог доказать, что он иностранец (однако граждане СССР, принявшие гражданство другого государства, лишались советского).
В то же время власти пытались поставить под жесткий контроль внешнюю миграцию. В стране был усилен пограничный режим. Декрет СНК РСФСР от 28 мая 1918 г. «Об учреждении Пограничной охраны» установил 7-верстную пограничную полосу, что налагало соответствующие ограничения по передвижению в этом пространстве. 10 июля 1921 г. было принято Положение об охране границы РСФСР. 8 июля 1925 г. Политбюро ЦК РКП(б) приняло еще одно постановление «О пограничной полосе».
Власти проявляли недоверие жителям пограничных регионов страны. Так, «Положение о наборе и службе добровольцев-красноармейцев Отдельного пограничного корпуса войск ГПУ», принятое СТО РСФСР 16 марта 1923 г., гласило, что «уроженцы приграничных губерний или областей, а равно имеющие постоянное местожительство в них» не могли служить на территории своих регионов, а должны были отправляться на службу в другие губернии.
Недоверие, очевидно, подкрепляли отдельные факты – например, 8 апреля 1927 г. красноармеец-доброволец Т. Хашимов, по национальности узбек, член ВЛКСМ (был принят на службу в погранохрану буквально за две недели до происшествия – 24 марта того же года), дезертировал с погранзаставы № 12 (с. Келиф в Туркмении) и ушел в Афганистан. (Причиной дезертирства руководство считало желание избегнуть наказания за невыполнение распоряжения старшины комендатуры.)
Порядок въезда в страну и выезда из нее был достаточно жестко регламентирован. 17 февраля 1925 г. было принято «Положение о въезде в пределы СССР и о выезде из пределов СССР», согласно которому выезд за границу граждан Советского Союза допускался только по заграничным паспортам. Был более жестко регламентирован порядок выдачи разрешений на переход границы постоянным жителям пограничной полосы и мигрантам.
