По причине провала плана оседания, его цифры на 1931 г. остались примерно такими же, какими были на 1930 г., – 84 тыс. и 80 тыс. хозяйств соответственно.
Другие «кочевые» регионы СССР также подключились к программе форсированной модернизации. Третий съезд советов Киргизии, состоявшийся в феврале 1931 г., принял решение о переводе кочевников на оседлость на базе коллективизации. С этого же года плановой седентаризацией были охвачены Бурятия, Калмыкия, Каракалпакия, Киргизия, Ойротия, Харабалинский и Володарский районы Нижне-Волжского края и др.
В ряде регионов обоседление было форсировано. В Киргизии в апреле 1931 г. был создан Комитет оседания и начался плановый перевод на оседлость. В 1931 г. было намечено перевести 100 тыс. хозяйств (58 % от всего количества) в четырех районах. В 1932 г. охват был расширен до 12 районов. В Туркмении в начале 1931 г. была прекращена работа Скотоводческого комитета, что символизировало курс на отказ от работы с кочевниками в условиях их традиционного образа жизни. В январе 1932 г. был создан Комитет оседания при ЦИК Туркменской ССР. Форсированный характер перевода на оседлость был также характерен для Горного Алтая и Азербайджана, где кочевники и полукочевники были насильственно переведены на оседлость и превращены в земледельцев в районах зимних пастбищ Мильско-Карабахской степи.
Подготовка к переводу на оседлость в первую очередь состояла в ускорении процесса землеустройства в «кочевых» регионах. Начиная с 1929 г. землеустройство стало рассматриваться как процесс организации исключительно социалистической формы хозяйства (совхозов и колхозов), не допуская создания индивидуальных хозяйств. Как обычно, пытались ускорить темпы – было принято решение, что весь землеустроительный процесс в огромном Казахстане необходимо закончить за один год. Такой же курс на ускоренное, хоть и плановое, землеустройство «кочевых» территорий наблюдался в Калмыкии, Хакасии и других регионах.
В условиях форсирования землеустроительные работы, разумеется, имели весьма поверхностный характер. Устройство оседающих колхозов часто проводилось чисто формально – ограничивалась территория вокруг «точек оседания» даже без указания границ землепользования для колхоза и единоличных хозяйств внутри этой территории.
Во многих случаях не было завершено межевание и не были устранены споры между колхозами, совхозами и другими землепользователями. В результате «границ, хотя бы примерных», не наметили, и «существовала земельная путаница». Большинство колхозов не имели на руках планов, экспликаций земельных участков и других документов на право землепользования. Власти оправдывались тем, что до революции в «кочевых» районах землеустройство «носило весьма примитивный характер». Так, в Киргизии использовались планы земельных угодий, оформленные в 1880-х гг. Тем не менее и новые, советские земельные планы оказались «очень неточными».
Неправильный выбор и использование природных пастбищ привели к тому, что в некоторых местах крупные их части остались совершенно нетронутыми, «тогда как рядом скот пасся на участках, где трава была выедена до земли».
Спешка привела к неправильному выбору мест для оседания и создания населенных пунктов. Значительное количество их оказалось неосвоенным из-за непригодности. В одном из районов Карагандинской области отсутствовали сенокос, топливо, а пахотные угодья были настолько низкого качества, что 56 хозяйств были вынуждены перейти на другое место. У двух «точек оседания» отсутствовали пахотоспособные земли. В другом районе треть всех «точек оседания» была выбрана «неудовлетворительно», а одна была признана «совершенно непригодной».
Серьезные проблемы возникли с обеспеченностью «точек оседания» водой. Многие из них были выбраны в безводных местах или там, где вода была горько-соленой. Другие имели источник пресной воды, но сельскохозяйственные угодья были расположены от них в 50–70 км. Эксперты ВЦИК выявили, что «если на территории оседания имеется родничок или протекает какой-нибудь ручеек, то вопрос считается решенным, а о том, насколько эти водные ресурсы смогут обеспечить длительное существование целого поселка, об этом мало заботятся. Между тем сплошь и рядом родники иссякают, а ручейки пересыхают или меняют свое направление». Так, в Актюбинской области «точки оседания» были выбраны на ровной территории, как и требовалось, но когда начали рыть колодцы, вода оказалась соленой, а пресная вода была в наличии совсем в других местах.
В планировании и создании поселков для оседания проявилась гигантомания. В Казахстане оседавшие кочевники должны были размещаться в немногочисленных населенных пунктах европейского образца – «казгородках», в которых часто собирали огромное количество хозяйств (от 300–400 до 700–800). Ф.И. Голощекин объявлял эти поселки «культурной базой, ячейками социализма». В «казгородках» строились типовые жилища, хозяйственные постройки, почтовые отделения, школы, клубы, амбулатории, больницы и служебные конторы. Однако результаты создания такой инфраструктуры оценивались как плохие.
Власти Киргизии пытались претворить в жизнь идею «Нью-Иорков в горах и степях» (то есть создание огромных населенных пунктов для оседающих кочевников. – Ф. С.). В горах центрального Тянь-Шаня на высоте более 2000 м над уровнем моря должны были возникнуть «точки оседания», объединявшие иногда до 1600 хозяйств. В Хакасии была поставлена задача «соединения мелких улусов в один населенный пункт, чтобы выбрать и построить очаг социализма».
При планировании огромных поселков власти исходили из того, что «в крупных хозяйствах будет рентабельнее применение сельхозтехники, легче и полнее культурно-бытовое обслуживание и политическое воспитание ранее самой темной и забитой части населения Российского Востока, легче изжить родо-племенные патриархальные отношения». Кроме того, конечно, «сгущение» большого числа бывших кочевников в одной точке упрощало для государства контроль за ними.
Проблемы возникли и с устройством колхозных усадебных центров. Так, в Киргизии даже многие «старые» колхозы не имели единого центра, а усадьбы были разбросаны по территории колхоза небольшими группами на значительном расстоянии одна от другой. В итоге оседавшее кочевое и полукочевое население усадебных центров вовсе не получило.
В создании поселений проявилась профанация и очковтирательство. В Калмыкии в «точках оседания» можно было встретить «поселок», состоявший из нескольких домиков без окон и дверей, и тут же «колодец» без воды. В Горном Алтае аилы и юрты располагали «правильными» рядами, и, по словам советского историка В.А. Демидова, «это уродство… именовали “социалистическим юртовым городком”». В Казахстане пытались организовать буквальные аналоги переселенческих деревень – многочисленные юрты выстраивались прямо на снегу «в идеально правильные кварталы».
Кроме того, в горячке форсирования были разрушены старые населенные пункты. Так, в Киргизии имелись старые кишлаки, которые можно было использовать для оседания. Однако власти уничтожили эти кишлаки, перенеся от них «точки оседания» на расстояние до 100–150 км.
Поселки для оседания отличало плохое качество строительства. В Казахстане оно было таким, что многие дома развалились, а типы жилых домов «не отвечали бытовым условиям оседающего населения», В Киргизии значительная часть строительства была не завершена.
