Во-вторых, много средств, выделенных на оседание, было расхищено. В Калмыкии украли около 22 % денег (92,6 тыс. из 431 тыс. руб.). Мошенничество при строительстве заключалось в том, что вместо 6 куб. м леса на дом якобы расходовалось 14 куб. м. Лесоматериалы также просто расхищались. Было выявлено мошенничество при раздаче помощи кочевникам. Власти, в свою очередь, вели недостаточно решительную борьбу с хищениями и злоупотреблениями.
В-третьих, местные власти занимались приписками и показухой. Т.Р. Рыскулов в докладной записке И.В. Сталину утверждал, что, хотя в ЦК ВКП(б) были переданы данные, что в Казахстане проведено оседание 200 тыс. казахских хозяйств, «на самом деле не осело и 100 тыс.». К «показухе» относилась «дутая» коллективизация за счет кочевников. Руководство Киргизии, «идя по линии наименьшего сопротивления, “коллективизировало” кочевые и полукочевые районы». В этом регионе из числа русских хозяйств (составляли 19 % всех хозяйств) было коллективизировано 48,1 %, в среднем по республике – 68,5 %, а среди киргизских хозяйств – якобы 73 %.
Как уже говорилось, кроме оседания в колхозах и совхозах, власти организовали «оседание» кочевников в промышленности, на транспортных предприятиях и пр. Превращение оседающих кочевников в рабочих явно было советским ноу-хау. Риторика процесса «оседания» в промышленности звучала так: «Передать в качестве рабочей силы». Создается впечатление, что оседавших кочевников рассматривали как нечто неодушевленное, что, в общем, было в духе того времени. Да и само «оседание» в промышленности – это не истинное оседание, а фактически миграция населения в города и рабочие поселки.
Причиной такой политики было то, что еще во второй половине 1920-х гг. при строительстве промышленных предприятий возникли затруднения с привлечением казахских рабочих. Постепенно власти добились, что казахи вместе с русскими и украинцами стали составлять основу «производящего класса» в республике. С 1927 по 1936 г. численность казахов – рабочих и служащих – выросла с 66,4 тыс. до 246,9 тыс. человек. В Нижнем Поволжье власть поставила задачу развития рыболовства. В массовом порядке казахи из степных районов переводились в дельту Волги. Рыбаками становились и калмыки. (Впоследствии представление о калмыках как о рыбаках стало одной из причин того, что при депортации 1943 г. их направили в том числе на спецпоселение на крупные сибирские реки.)
Попутный процесс, который происходил в СССР в эти же годы и как бы «сопровождал» оседание и коллективизацию, – усиление паспортного и пограничного режима, усложнение порядка въезда и выезда из страны – напрямую ударял по кочевникам. 27 декабря 1932 г. было издано постановление ЦИК и СНК СССР «Об установлении единой паспортной системы по Союзу ССР и обязательной прописки паспортов». Все граждане СССР от 16 лет, постоянно проживавшие в городах, рабочих поселках, работающие на транспорте и в совхозах, обязаны были иметь паспорта. Сельское население страны паспортами не обеспечивалось (за исключением проживавших в десятикилометровой пограничной зоне). В местностях, где была введена паспортная система, паспорт являлся единственным документом, удостоверяющим личность владельца. Прописка лиц в местностях, где введена паспортная система, была обязательной.
Для выезда из страны с начала 1930-х гг. стал применяться разрешительный порядок – были введены выездные визы.
Особый статус пограничных районов был усилен – постановление ЦИК и СНК СССР «О въезде и проживании в пограничных полосах» от 17 июля 1935 г. запретило въезд в пограничную полосу и запретные погранзоны лицам, не проживающим в них постоянно, без разрешения органов НКВД.
Власти придавали большое значение заселению именно приграничных районов, в том числе в «кочевых» регионах. В Киргизии с мая 1931 г. вначале на оседлость переводили кочевников в четырех пограничных районах (позднее, в 1939 г. они вошли в состав Тянь-Шаньской области).
В планах переселения пограничные районы выделялись отдельно. Так, в 1937 г. было объявлено, что в Забайкалье такие районы «требуют быстрейшего и значительного заселения». На период 1938–1940 гг. в пограничные районы Восточно-Сибирского края было запланировано переселить 36 тыс. человек. Но, например, в Белоруссии было не так – НКВД республики в апреле 1937 г. сообщал, что ввиду пограничного положения этого региона «плановое переселение из других краев и областей Советского Союза в БССР не может и не будет иметь место». Причиной такого подхода было то, что Белоруссия и так была заселена «лояльным» населением, а «кочевые» регионы СССР были заселены слабо, и притом «неуправляемыми» кочевниками. Обоседление кочевников и колонизация приграничных «кочевых» районов имели своей целью в том числе противодействие несанкционированной трансграничной миграции.
В «кочевых» регионах власти принимали меры по урегулированию проблем, связанных с трансграничными кочевками. Например, к апрелю 1932 г. был урегулирован вопрос с правительством Афганистана об использовании приграничных пастбищ.
Конечно, определенная проницаемость границ сохранялась и в 1930-х гг. Так, в 1934 г. в Туркмении бай-«лишенец» (он же председатель колхоза, что для Средней Азии было не редкостью) Сары-Алла-Верды был приговорен к расстрелу, затем приговор был отменен, и дело было отправлено на доследование. Бая в порядке «разгрузки» мест заключения выпустили, и он сумел бежать в Афганистан. Тем не менее постепенно границы СССР закрывались для кочевников все больше и больше.
Таким образом, форсированная модернизация «кочевых» регионов СССР была осуществлена в 1930–1932 гг. в рамках программы модернизации сельского хозяйства (массовая коллективизация, раскулачивание и пр.). В «кочевых» регионах модернизация вылилась на практике в ликвидацию кочевой цивилизации. В условиях коллективизации, которая должна была в перспективе покрыть 100 % сельского населения СССР, и притом, что коллективизация кочевников проводилась только при условии перехода на оседлость, кочевая цивилизация была обречена. Вывод М. Шаумян, что «процесс оседания совпал с процессом коллективизации», является неверным, так как «оседание» кочевников в данном случае было не стихийным явлением, а было организовано властями.
Анализ процесса форсированной модернизации «кочевых» регионов – фактически это перечисление ошибок, допущенных властями, так как практически все было сделано неправильно. (Многочисленные ошибки были допущены и во всей программе модернизации сельского хозяйства в СССР.) В форсировании оседания основная вина лежит на местных властях «кочевых» регионов, хотя и «центр» их тоже подгонял.
Не совсем понятно, какой был смысл в выжимании из крестьян и кочевников всех соков в рамках хлебо- и мясозаготовок, даже если принять во внимание острую необходимость обеспечения продовольствием городов. Фактически власть разрушала хозяйства, которые должны были производить продовольствие и дальше, в будущем. Очевидно, такое «выжимание» зачастую было инициативой местных чиновников, «эксцессом исполнителя».
В процессе перевода кочевников на оседлость власти забыли о своей главной декларируемой «классовой» идее – передела имущества богатых кочевников в пользу бедных. Вместо этого начали конфисковывать скот у всех кочевников, и в итоге не только имущество богатых не попало к бедным, но и сами бедные лишились того, что у них было.
