В-восьмых, были обвинены «внешние силы». Считалось, что враги, орудовавшие внутри СССР, «получали директивы о разрушении колхозов из одного источника – английской контрреволюции».
Власти призывали к борьбе с «врагами», чтобы «немедленно выявить и изолировать весь байский элемент и их пособников», противодействовать их «сопротивлению и саботажу», а также конфисковать их имущество. В Киргизии процесс ликвидации кулачества называли так: «Это была война – мы победили, но не без потерь». (Причем в качестве главной потери было указано падение поголовья скота.)
Борьба с «врагами» была усугублена усилением внешней угрозы, которая стала общим местом советской пропаганды с конца 1920-х гг. Так, было объявлено, что Япония стремится к захвату Монголии, чтобы сделать ее плацдармом для подготовки войны против СССР. (Действительно, это было так. Японцы не скрывали, что «монгольский народ держит ключ будущей судьбы азиатского континента», и «тот, кто владеет центром азиатского материка, тот скоро будет господствовать над самым азиатским континентом».)
В СССР был усилен пограничный режим, и страна постепенно усиливала свою изоляцию от внешнего мира. Легальная эмиграция была фактически запрещена. В 1935 г. для въезда и выезда из 22-километровой пограничной полосы вводились новые, более жесткие правила. Были приняты меры и на местном уровне – так, в 1932 г. власти Туркмении запретили практику посевов советскими гражданами на территории Персии, что должно было предотвратить трансграничную миграцию.
Таким образом, во второй половине 1932 г. власти отказались от форсирования модернизации «кочевых» регионов, прекратили повышение темпов, «штурмовщину» и в целом отказались от прежних нереальных планов. Причиной этого шага был не пересмотр стратегического плана по ликвидации кочевой цивилизации в СССР, но осознание трагических последствий предыдущей деятельности в этой сфере, которая привела к голоду, гибели людей, падежу скота, откочевкам и восстаниям.
Вину за форсирование коллективизации и обоседления необходимо возложить и на центральные власти, которые ставили невыполнимые планы, и на местных руководителей, которые были непосредственными организаторами и исполнителями нелепых и преступных действий, приведших к трагедии. Отдельно следует подчеркнуть, что этнической подоплеки в этих действиях не было.
Свои ошибки власти признали уже в то время, хотя и пытались свалить трагические последствия своих действий на «происки врагов». Тем не менее фактически никто из власть имущих не озаботился вопросом – возможно, что весь процесс форсированной модернизации «кочевых» регионов изначально был ошибочным?
Возвращение беженцев
Оказание помощи откочевникам было первым направлением конкретных мер по исправлению ситуации в «кочевых» регионах. Вначале местные власти растерялись и не знали, что делать. В регионах «назначения» повсеместным было нежелание оставлять у себя прикочевавших. В сентябре 1930 г. Среднеазиатское бюро ЦК ВКП(б) направило письмо руководству Казахстана с просьбой предотвратить попытки перехода границ между регионами и принять меры по возвращению беженцев на территорию Казахстана. В ноябре 1930 г. власти Киргизии приняли решение о «политической нежелательности» оседания откочевников, «особенно в пограничных районах». Они считали необходимым, чтобы руководство Казахстана прислало «ответственных политработников», которые провели бы агитацию среди беженцев, направленную на «обратное возвращение». В 1931 г. туркменские власти просили ЦК ВКП(б) оказать воздействие на Казахский крайком, «чтобы были приняты действительные меры… немедленно» по возвращению казахов-откочевников на родину.
Руководство Казахстана, который закономерно являлся самым большим регионом «исхода» откочевников, тоже не знало, что делать. С одной стороны, в другие регионы были отправлены казахстанские комиссии и агитаторы, которые пытались организовать возвращение беженцев. Однако в целом власти республики решительных мер не принимали и даже старались помешать возвращению беженцев на родину. «Лишние рты» в голодающем регионе были не нужны. Действительно, в 1931 г. туркменские власти сообщали в Среднеазиатское бюро ЦК ВКП(б), что представители казахского правительства, прибывшие в регион, не только не организовали откочевку казахов, «но, наоборот, способствовали укреплению настроений кочевников остаться» как минимум до весны.
Тем не менее со временем власти Казахстана более плотно взялись за решение этой проблемы. Весной 1932 г. в республике начался прием возвращающихся беженцев. Их хозяйства обеспечивались продовольственным хлебом, выделялись значительные средства для закупки скота, местным органам запрещалось увольнять казахов из совхозов и сгонять в «каз-городки».
В феврале 1933 г. начала работу комиссия, созданная властями РСФСР, под председательством Т.Р. Рыскулова, которая решала проблему возвращения и устройства откочевников. Большую работу в этом плане проделало и новое руководство Казахстана во главе с Л.И. Мирзояном.
По решению центральных властей откочевникам была оказана продовольственная и другая помощь. В марте 1933 г. СНК РСФСР постановил выделить 1005 т хлеба беженцам, оказавшимся в Западной Сибири, на Средней Волге и в Киргизии. В апреле того же года СНК принял специальное постановление «О помощи откочевникам-казахам». Им был выделен 1 млн пудов проса, а также было отпущено 5 млн руб. на оказание другой помощи. Характерно, что Т.Р. Рыскулов предлагал использовать деньги, выделенные на программу оседания, «исключительно на устройство откочевников и на меры, связанные с их оседанием вокруг промышленных и иных предприятий».
Беспризорные казахские дети были помещены в детдома (в Казахстане таковых оказалось 61 503 человека). Однако в решении этого вопроса было много проблем и недостатков. Проверяющие отмечали, что «помещения детдомов содержатся грязно», «деньги и продовольственные фонды детдомов разбазариваются, расхищаются, расходуются не по назначению». У детей была высокая заболеваемость. Они бежали из детдомов, «пополняя ряды уличных беспризорных, уходили в сопки». Со временем ситуация наладилась.
Одним из направлений работы с откочевниками стало их возвращение и устройство в регионах «исхода». Поступали просьбы об этом и от самих беженцев – так, комсомолец-казах Ермухамедов просил в своем письме в ЦИК Казахстана дать откочевникам, оказавшимся в Узбекистане, «определенный участок для оседания и оказать соответствующую помощь голодающей части, определить на работу безработных», чтобы избавить их от «неизбежной гибели» на территории Узбекистана. Постепенно беженцы стали возвращаться на родину.
В августе 1932 г. власти отмечали, что в связи с проведением работы по возвращению казахов-откочевников их количество «в Западно-Сибирском крае значительно уменьшилось и дальнейшего притока в ЗСК, за исключением единичных случаев, не наблюдается». К 1 октября 1932 г. в Казахстане было учтено 92 118 хозяйств беженцев, которые мигрировали внутри этого региона. Из них было устроено 85 476 хозяйств, то есть 92,8 %.
Наиболее серьезная работа по возвращению была проведена в 1933–1934 гг., когда «откочевавшие хозяйства тысячами возвращались обратно». К 1934 г. до 70 % беженцев, ушедших в другие регионы, возвратилось на места прежнего жительства в Казахстан (СНК РСФСР оценивал их численность в 60 тыс. хозяйств). Помогало устройству возвращавшихся то, что в регионе после реализации программы оседания сохранилось «очень много всяких брошенных построек и поселков», где беженцев и пытались поселить после возвращения.
