В связи с этим власти Каракалпакии попросили Москву закрепить за республикой 2757 хозяйств беженцев и 2357 бывших беспризорников, которые уже были устроены, а также выделить финансирование. Остальные хозяйства было предложено «направить в добровольном организованном порядке в Казакстан». Конечно, проблемой оставалось недофинансирование. Каракалпакия просила у СНК РСФСР на обустройство откочевников 5 млн руб., однако было получено только 1 млн (на эти средства можно обустроить максимум 1500 хозяйств). Постепенно беженцы были возвращены в Казахстан или устроены на «новом» месте.
Важным вопросом в начале 1930-х гг. оставалась борьба СССР с сопредельными странами за откочевников. Так, Персия стремилась оставить у себя население, ушедшее из Советского Союза, а власти СССР всеми мерами пытались этому препятствовать. Кроме того, персидские власти поставили своей целью не только оставить прибывших у себя, но и «перетянуть» к себе жителей приграничной полосы СССР. Для этого они применяли метод кнута и пряника. Власти пограничных регионов Персии получили распоряжение об оказании содействия иммигрантам, а среди жителей Советской Туркмении распространялись соответствующие слухи. Перекочевывающие в Персию баи встречали радушный прием и получали назначения на административные должности: так, Каума Ходжи Оглы и Алияр Вали Яр-Оглы были назначены ханами аулов. Беженцы пользовались различными льготами, особенно если они принимали персидское подданство, – в частности, освобождение от уплаты налогов сроком на несколько лет. Эмигрировавшие из СССР в Персию белуджи получили от раиса г. Серахс помощь хлебопродуктами.
В качестве «кнута» персидские власти ввели «экономические зажимы» для тех беженцев, которые отказывались принимать персидское подданство. Для этого, во-первых, им создали «невозможные условия для выпаса скота». Во-вторых, опасаясь того, что скотоводы, не принявшие подданство, могут возвратиться на территорию СССР, персидские власти разослали по степи чиновников, которым было поручено взимать с беженцев налоги (причем справки об уплате налога не выдавались). Также была проведена перепись прикочевавших. Кроме того, персидские власти организовали переселение беженцев во внутренние районы страны – в том числе для предотвращения обратного перехода в СССР.
Реакция кочевников на действия персидского правительства была разной. Положительно эти действия восприняли белуджи, которые, встретив хороший прием, решили вывезти из СССР свои семьи и перегнать оставшийся скот. Очевидно, такая реакция могла быть обусловлена тем, что белуджи изначально попали в Туркмению из Персии, то есть фактически вернулись на родину. У иомудов (туркмен) реакция была другой. Они воздерживались от перехода в персидское подданство, «предпочитая использовать одновременно льготы, предоставляемые им как СССР, так и Персией». Персидские паспорта получили около 300 хозяйств, тогда как около 700 отказались это сделать. Но даже те, кто получил персидское подданство, «опасались кочевать со скотом вглубь Персии и старались находиться вблизи границы».
Решение персидского правительства переселить прикочевавших туркмен в Шахрудский регион (около 500 км от границы с Туркменией) и непосильное обложение налогами вызвали среди них «реэмиграционные настроения»* Несмотря на предложение персидских властей покинуть пограничную полосу, туркмены концентрировались там, намереваясь вернуться в СССР. Переходу мешала позиция туркменских вождей, которые колебались, «опасаясь репрессий со стороны советской] власти за уход в Персию», а также отсутствие сведений о дождях и всходах травы на советской территории и неуверенность в том, будут ли пропущены стада через пограничные пункты, удобные для перегона скота. Причинами такой реакции туркмен на действия персидского правительства была их тяга к свободному образу жизни и нежелание «привязываться» к Персии, чтобы была возможность всегда уйти обратно в Туркмению.
Реакция советских властей на возможность возвращения откочевников была, разумеется, положительной. Было дано указание пропускать скотоводов обратно в СССР через все заставы, «на основе существующего положения об упрощенном пропуске кочевников – иомудов».
Кроме того, Советский Союз вел борьбу за откочевников с Китаем и Афганистаном, которые тоже стремились удержать у себя советских граждан. Например, в 1931 г. начальник китайского пограничного поста «Симхана» и другие китайские чиновники с целью приостановки возвращения беженцев в СССР «распускали слухи о том, что все реэмигрирующие будут арестовываться, репрессироваться». В начале осени 1932 г. афганские власти пытались уговорами и оружием задержать волну реэмиграции в Советский Союз.
В свою очередь, советские власти осуществляли нажим на беженцев. Ранее эмигрантам, ушедшим в Афганистан, разрешалось пасти свой скот на пастбищах, расположенных на территории СССР. По мнению советских властей, это «отнюдь не стимулировало их реэмиграцию», и поэтому в мае 1932 г. Пограничная комиссия при ЦК КП(б) Туркмении постановила «отменить эту практику» и «бесспорно принадлежащий эмигрантам скот конфисковывать», а также воспретить заготовку эмигрантами дров на территории СССР. Ушедших за рубеж скотоводов было предписано предупредить, что в случае их возвращения скот конфискации подвергаться не будет. Уполномоченный НКИД в Узбекистане в июне 1932 г. сообщал в Среднеазиатское бюро ЦК ВКП(б), что меры по конфискации скота эмигрантов целесообразно ввести «по всем другим погранрайонам Средней Азии, как по афганской границе, так и по зап[адно]-китайской».
Многие откочевники стали возвращаться из-за границы. Некоторые сделали это еще летом 1930 г. Тогда же, после исправления властями «перегибов» в их политике, пошла на убыль эмиграция из СССР. Возвращались не только бедняки и середняки, но даже баи. Так, к февралю 1931 г. из Китая вернулся киргизский бай Т. Нишанов (с ним пришли еще 132 человека) на место прежнего жительства в Алай-Гульчинском районе.
В 1932 г., после дальнейшего исправления «перегибов», реэмиграция нарастала. К началу осени того же года в Афганистане в районах размещения туркменских эмигрантов повсеместно «снимались и откочевывали к границе крупные (от 200 до 1000 семейств) группы туркмен». Афганские власти пытались задержать эту волну, однако эмигранты были организованы в группы, которые могли не только противостоять афганским пограничникам, но рисковали «даже нападать и грабить скот в коренных афганско-узбекских кишлаках с целью компенсировать материальные убытки, связанные раньше с уходом в Афганистан». В 1933 г. в Туркмении произошло резкое снижение эмиграции и усилилось возвращение беженцев в республику. В третьем квартале года только учтенная часть реэмигрантов составила 965 хозяйств.
В Казахстан всего вернулось из откочевок от 414 тыс. до 665 тыс. человек (предположительно, что из них из-за границы – 60—100 тыс. человек). В дальнейшем продолжалась иммиграция казахов из Синьцзяна, особенно после того, как в 1944 г. в этом регионе произошло обострение ситуации, связанное с восстанием против китайской власти. Так, в августе 1944 г. в Тарбагатайский район Восточно-Казахстанской области прикочевало 251 хозяйство казахов. Среди них было немало тех, кто ушел в Китай в годы коллективизации. Однако настроение основной массы прикочевавших было «только перезимовать и с наступлением тепла откочевать обратно в
