Советские дипломаты отмечали, что создание и развитие национальных республик в составе СССР «заставляют местное мусульманское население обращать свои взоры… на СССР, тяготеть к нему», так как «большинство сородичей местных племен живет на территории СССР и связано с ними родственными, бытовыми и др[угими] узами, не ослабшими по сей день». Именно этого и боялись китайские власти, стремясь не допустить контакта местного населения с Советским Союзом. Так, к октябрю 1925 г. у советского консула побывали 300 человек с просьбой выдать им визы для поездки на хадж в Мекку через территорию СССР. Однако китайские власти отказали им в выдаче загранпаспортов, пытаясь заставить их ехать через Индию.
Реакция кочевников Синьцзяна на китайскую политику была в целом негативной. Так, калмыки «не раз проявляли тенденцию освободиться от китайского гнета». В октябре 1944 г. в Синьцзяне началось крупное восстание, поводом к которому был изданный местными властями указ о реквизиции у населения провинции 10 тыс. лошадей на военные нужды. Поскольку этот указ затрагивал прежде всего интересы кочевников-скотоводов, восстание охватило в том числе районы кочевий в Илийском округе. В 1944–1949 гг. на части территории Синьцзяна была создана Восточно-Туркестанская республика, которая при фактической поддержке СССР сражалась за свою независимость с войсками китайского Гоминьданского правительства. Однако, когда в 1949 г. к власти в Китае пришли коммунисты, идея о независимости была оставлена, и Восточно-Туркестанская республика вошла в состав КНР.
После ухудшения советско-китайских отношений в начале 1960-х гг. Синьцзян стал одной из важных арен противоборства между двумя странами. В октябре 1964 г. в районе озера Лобнор в Восточном Синьцзяне была испытана китайская атомная бомба. Вдоль советской границы выросли многочисленные военные поселения, сама граница была усилена, во многом с целью борьбы с миграцией населения из Синьцзяна в СССР.
В регионе усилилась китайская колонизация. Колонисты ввозились в том числе из провинции Хэнань, расположенной в центральной части Северного Китая. О. Латтимор писал, что выселение кочевников с их земель якобы проводилось даже с применением оружия – «на грузовиках были установлены пулеметы, которые должны были уничтожить казахские аулы». (Скорее всего, это были раздутые слухи.)
В Синьцзяне создавались государственные сельскохозяйственные и промышленные предприятия. К 1965 г. для них было изъято более 10 млн му земли. Политика переселения китайцев в Синьцзян официально имела своей целью «ускорить его превращение в современный регион», так как его «“отсталая” экономика и культурные условия… требовали помощи от более развитых китайцев». К 1965 г. число ханьцев в Синьцзяне сильно возросло, а с 1966 г. выросло еще больше, так как туда были направлены китайцы для воплощения культурной революции. Китайская колонизация, разумеется, вызвала недовольство местного населения, в том числе кочевников. Но они ничего не могли поделать, так как были слишком малочисленны перед лицом ханьцев.
Кроме того, китайские власти пытались форсировать перевод кочевников Синьцзяна на оседлость. В конце 1950-х и начале 1960-х гг. официальные китайские СМИ пытались дать радужную картину усилий по переводу казахов на оседлость в новых деревнях, окончивших их кочевую жизнь. Они писали, что «счастливые жители деревень получают все выгоды образования и медицины», а «старые трудности, связанные с кочевым существованием, исчезли в новом образе жизни».
В 1970-х и 1980-х гг. политика по отношению к кочевникам Синьцзяна по-прежнему была направлена на их обоседление. Считалось, что только так скотоводы «стряхнут бедность». Хотя китайское правительство к 1990 г. рапортовало, что 56 тыс. хозяйств осело (треть казахов Синьцзяна), смена общественного владения стадами на частное в середине 1980-х гг., наоборот, позволила казахам сохранить их традиционный образ жизни. К началу XXI в. часть синьцзянских казахов все еще вела кочевой образ жизни. Понятно, что постоянное расширение земледелия и создание промышленных предприятий в «кочевых» районах постоянно сокращают возможности для кочевания. Тем не менее китайские власти прекратили попытки обоседлить казахов. Власти рассчитывают на экономические реформы и политику «открытия» Синьцзяна внешнему миру. Казахи-скотоводы стали вписываться в рыночную экономику. Однако их оседание в городах является проблематичным, потому что это требует трудной смены культуры и адаптации. Если с уйгурами они могут общаться на казахском языке, то в городах живет в основном китайское население.
В Тибете до прихода к власти в КНР коммунистов в 1949 г. и полного подчинения этого региона Китаю в 1950–1951 гг. попытки вмешательства Китая в дела кочевников были незначительными. В целом и после этого власти свою деятельность в этом направлении не форсировали. Только в XXI в. Китай перешел к реализации программы перевода тибетцев на оседлость. В Тибете, а также провинциях Сычуань, Ганьсу и Цинхай из имевшихся 1062 тыс. скотоводческих хозяйств к 2012 г. было обоседлено 897 тыс.
Тибетцы, равно как и другие народы Китая, согласно планам властей, должны стать частью «Чжунхуа миньцзу» (китайская политическая нация). Эта новая доктрина сейчас настолько важна для правительства КНР, что она в значительной степени вытеснила модель национальных автономий, взятую из СССР. В настоящее время эта модель рассматривается как препятствие для достижения ассимиляционной цели, заключающейся в формировании у всех народов Китая общегосударственной идентичности.
Монголия
В начале XX в. 90 % населения Монголии составляли кочевники-скотоводы. Хотя монгольский ученый Г. Батнасан в 1977 г. отмечал, что «процесс оседания монгольских кочевников наблюдался во все исторические эпохи либо как массовое явление, либо как отход от кочевых родов отдельных групп населения, начинавших заниматься земледелием», на наш взгляд, это явное преувеличение в духе идеологии того времени.
После революции 1921 г. в Монголии наступил новый этап во взаимоотношениях государства и кочевников. Тем не менее вопрос о переводе на оседлость был конкретно поставлен только в начале 1930-х гг., когда у власти в МНР были «левые уклонисты». В 1932 г., в рамках борьбы с «уклоном», этот курс был отменен.
Конечно, на политику Монголии воздействовали процессы, происходившие в СССР. Тем не менее один из ведущих мировых специалистов по Монголии О. Латтимор в 1935 г. отмечал, что политика МНР – это именно монгольская политика: «Голос, который указывает, “что лучше для монголов”, может быть русским, но намерение к изменениям – действительно промонгольское намерение; процесс изменений находится в руках монголов и идет при поддержке монгольского войска».
Ожидаемой реакцией монголов-кочевников на новую политику властей стали откочевки в Китай. К началу 1930-х гг. туда ушли более 30 тыс. человек, причем было даже отмечено переселение целого буддийского храма с постройками и прочим имуществом.
Под нажимом государства в 1930-х гг. в Монголии начался массовый уход лам из монастырей. Они пополнили ряды кочевников. Монастыри начинают утрачивать свою былую роль центров оседлой и городской жизни. Значительная часть новых аймачных центров была построена на месте бывших монастырей.
