Цели форсированной модернизации «кочевых» регионов, во-первых, были политическими. Уверенность властей в «несовместимости» кочевой цивилизации с советским строем обусловила в их глазах необходимость ликвидации у кочевников родовых структур и устранения власти «родовых авторитетов». Кроме того, Советское государство стремилось к полному контролю над населением, в том числе в плане учета места проживания (система «прописки» и пр.). В отношении кочевников это было возможным только после перевода их на оседлость.
Во-вторых, форсированная модернизация имела военно-политические цели. Как известно, природные условия «кочевых» регионов обусловили низкую плотность населения и малочисленность кочевых народов. Для СССР, который почти постоянно жил в ожидании «военной опасности», это обстоятельство было намного более важным, чем для дореволюционной России. Перевод кочевников на оседлость, то есть создание стационарных населенных пунктов в приграничных районах, в глазах властей означал повышение обороноспособности страны. Кроме того, легче стало бы осуществлять мобилизацию в Красную армию. Одновременно появлялась возможность повысить плотность населения на бывших «кочевых» территориях при помощи переселения на них выходцев из других регионов страны. С повышением обороноспособности был связан и внешнеполитический аспект политики государства в «кочевых» регионах, который заключался в обрубании связи кочевников с «заграницей» путем полной ликвидации трансграничного кочевания.
В-третьих, экономические цели. В Казахстане и многих других «кочевых» регионах производству зерна был дан приоритет перед животноводством (власти хотели достичь сразу две цели – сделать из кочевников земледельцев при одновременном сохранении скотоводства). В Средней Азии первенство получил хлопок, за счет которого вытеснялись зерновые и другие культуры. Они «уходили» в северные «кочевые» районы, в свою очередь вытесняя там животноводство. Власти решили, что производство зерна для обеспечения продовольственной безопасности и обороноспособности страны важнее, чем производство мяса. Кроме того, экономические цели модернизации «кочевых» регионов включали в себя «освобождение» территории для развития промышленного производства и добычи полезных ископаемых, а также вовлечение местных кадров в эти сферы деятельности.
В целом курс властей на ликвидацию кочевой цивилизации не имел этнических причин. Хотя особенностью всех «кочевых» регионов СССР было то, что их титульное население было «нерусским», «неевропейским», считать ликвидацию кочевой цивилизации борьбой с национальными традициями нельзя. Образ жизни народа не тождествен его национальной идентичности (тем более что у большинства традиционно кочевых народов Советского Союза кочевание вели уже далеко не все). Оттого что буряты, казахи и калмыки перешли на оседлость, они не перестали быть бурятами, казахами и калмыками. Просто их идентичность приобрела другие особенности. Власти боролись против не кочевых народов как таковых, а, с их точки зрения, «устаревшего», «непригодного» родового строя и кочевого образа жизни. Модернизация «кочевых» регионов соответствовала общему курсу «наступления» Советского государства на сельское население – точно так же власти по всей стране сгоняли крестьян в колхозы, боролись с русскими, украинскими, белорусскими, татарскими и другими кулаками.
Этнический аспект в обоседлении кочевников можно найти только в косвенном плане – «освобождение» ранее занятых кочевниками земель дало возможность государству переселять на эти территории рабочих и колхозников из других регионов СССР (соответственно, они в своей массе были представителями других этносов). Кроме того, программа модернизации «кочевых» регионов косвенно затрагивала национальный вопрос еще в двух аспектах. Во-первых, перевод кочевников на оседлость способствовал созданию в стране единой политической нации (этот процесс в усеченном и противоречивом варианте был начат еще до революции и продолжен в Советском Союзе с середины 1930-х гг. также в противоречивом варианте – создание советской политической нации происходило в условиях политико-административного деления страны по национально-территориальному признаку). Во-вторых, оседание кочевников и их вливание в ряды оседлых собратьев способствовало консолидации соответствующих этносов.
Модернизация «кочевых» регионов прошла те же стадии, что и коллективизация сельского хозяйства в других частях СССР, – сначала этот процесс шел в умеренном режиме, затем произошло резкое форсирование и после – снижение его накала (осознание «головокружения от успехов»). Однако процесс модернизации «кочевых» территорий отличался от аналогичного в «оседлых» областях, во-первых, тем, что у кочевников менялся не просто порядок владения имуществом (частный или родовой на колхозный, то есть фактически полугосударствен-ный), но и весь сложившийся веками образ жизни – они должны были перестать быть кочевниками.
Во-вторых, методика коллективизации (изъятие у кочевников скота для передачи в колхозы) одновременно решала и вопрос перевода кочевников на оседлость, так как именно разорение обычно приводило их к оседанию. Здесь также были связаны политический и экономический аспекты – ликвидация власти и конфискация имущества «родовых авторитетов», которые одновременно являлись наиболее зажиточным слоем кочевников, фактически провоцировали прекращение кочевания всего рода.
Кроме того, следует отметить, что процесс коллективизации в «кочевых» регионах можно было реализовать проще, чем в «оседлых», так как родовые аулы или артели (на Севере) фактически уже являлись своеобразными «колхозами». Однако власти основной части «кочевых» регионов в период форсирования не стали применять такой подход (хотя позже в ряде регионов к нему и пришли).
Наиболее сильными форсирование и, соответственно, его трагические последствия были в Казахстане – фактически в этом регионе проводилось даже не обоседление кочевников, а «сгон» их с традиционно занимаемых территорий. Причинами «лидерства» Казахстана в этом процессе было, во-первых, то, что это самый большой по площади и населению «кочевой» регион, который имел важное стратегическое положение и обладал значительными территориями для освоения под земледелие. Во-вторых, на решение «кочевой проблемы» во второй половине 1920-х и начале 1930-х гг. наложились личные амбиции руководителей этого региона.
В целом оседание кочевников в СССР (как минимум значительной их части) было неизбежным (в XX в. оно происходило во всех странах мира, где было кочевое население). Предпосылками этого процесса были рост населения, стремление властей установить полный контроль над кочевниками (в том числе усиление пограничного режима), «зажимание» «кочевых» земель оседлыми поселениями и пахотными землями, развитие промышленности в «кочевых» регионах и пр. Политика СССР в отношении кочевой цивилизации была обусловлена тем, что было невозможно сохранить огромные по площади и стратегически значимые «кочевые» регионы в прежнем виде в условиях создания индустриального, модерного общества (тем более живущего в условиях огосударствленной экономики и авторитарного политического режима).
Сама по себе модернизация «кочевых» регионов СССР имела много положительных последствий – в том числе улучшился доступ населения «кочевых» регионов к системам здравоохранения, образования, социальной защиты. Однако, хотя процесс оседания кочевников мог реализоваться мягко, «эволюционно», в Советском Союзе он был взят властями в свои руки и был осуществлен в основном в принудительном порядке. Власти не стали искать взвешенный, компромиссный вариант встраивания кочевой цивилизации в государство, а пошли на ее безоглядное разрушение, что привело к трагическим последствиям – прежде всего к голоду и смерти людей. В итоге процесс модернизации «кочевых» регионов СССР стал столкновением цивилизаций и привел к конфликту власти с народом. Закономерно, что реализация программы форсированного обоседления и коллективизации кочевников встретила сопротивление (аналогичная ситуация наблюдалась в период массовой коллективизации в «оседлых» регионах страны). Его наиболее сильными формами стали восстания, участие кочевников в басмаческом движении, массовые откочевки внутри страны и эмиграция.
