Основная вина за трагические последствия форсирования модернизации «кочевых» регионов лежит на местных властях, ошибочные действия которых, вкупе с неблагоприятными внешними условиями, сложившимися в начале 1930-х гг. (неурожай, джут и пр.), привели к трагедии. Причиной ошибок, во-первых, было отсутствие разумного планирования, усугублявшегося постоянным недостатком знаний о кочевниках. Программа модернизации «кочевых» регионов изначально была утопичной – о ее нереалистичности говорит то, что всех кочевников планировалось перевести на оседлость за один-два года (разумеется, без людских и материальных потерь) – и это после тысячелетий кочевания! Р. Киндлер считает, что большевики специально довели процесс модернизации «кочевых» регионов до кризиса. По нашему мнению, кризис был вызван не по «злому умыслу», а из-за спешки, самоуверенности, невнимания к доводам оппонентов. Именно это чаще всего бывает причиной неудач многих реформ и проектов во всех странах мира (такое явление описывает известный «закон», именуемый «Бритва Хэнлона»). Кроме того, модернизация «кочевых» территорий была основана на потребительском отношении к природе (в частности, власти игнорировали предупреждения о недопустимости распашки степи). В СССР превалировала слепая вера в силу человека и созданной им техники, в их «победу над природой» (ведь фактически борьба с кочевой цивилизацией «в советском варианте» – это борьба с самой природой).
Во-вторых, если центральные власти пытались ускорить процесс модернизации, то местные – еще и слишком усердствовали в реализации этой программы. Известно, что форсирование, штурмовщина – это типичный советский метод работы, и местные руководители почти всегда стремились «перевыполнить план». Власти торопились осуществить обоседление и коллективизацию любой ценой и как можно быстрее, при этом отбрасывая вдумчивый, научный подход. Они не хотели проводить апробацию своих идей, тратя на это годы или даже десятилетия.
Не умаляя трагических последствий обоседления и коллективизации кочевников, в то же время следует отметить, что голод и смерть людей не были запланированы ни центральными, ни местными властями СССР. После поступления информации о голоде кочевникам была оказана существенная продовольственная и иная помощь.
III. Во второй трети 1930-х гг. власти прекратили форсирование модернизации «кочевых» регионов и перешли к умеренному режиму политики («переформатированию»). Новый курс был основан на отказе от принудительного перевода кочевников на оседлость. Было принято решение о сохранении отгонного скотоводства и даже кочевания в некоторых районах. Кроме того, власти – как центральные, так и региональные – провели значительную работу по прекращению откочевок, постепенному возвращению беженцев в регионы «исхода», а также по устройству их на «новых» местах.
К концу 1930-х гг. программа перевода кочевников на оседлость и их коллективизации в большинстве регионов (кроме Севера) была завершена, однако в некоторых случаях такое «оседание» было достаточно «условным».
В целом в судьбе кочевой цивилизации переплелись многие важнейшие для сталинского периода события – коллективизация, индустриализация, культурная революция, голод, репрессии, внешнеполитические проблемы, массовые депортации населения по социальному и этническому признаку.
IV. С 1940-х гг. начался современный период истории «кочевых» регионов, который характеризовался относительно умеренной политикой. Власти постепенно проводили коллективизацию и частичное обоседление кочевников на Севере и в Туве, вошедшей в состав СССР в 1944 г. Перевод цыган на оседлость, который был начат в 1930-х гг. (тогда он фактически не дал результата), был завершен после 1950-х гг. – в основном с помощью административных мер. Одной из целей размещения депортированных народов в бывших «кочевых» регионах в 1930— 1950-х гг. было экономическое освоение этих территорий. Особенностью этого периода была также реализация планов «преобразования природы» в «кочевых» регионах, которые являются спорными с точки зрения оценки их целесообразности и достижимости.
В итоге в XX в. положение кочевой цивилизации в СССР было в значительной степени расшатано. К началу XXI в. на постсоветском пространстве она сохранилась в весьма «урезанном» формате и ныне пытается найти свое место в современных условиях жизни. В отдельных регионах идет возрождение традиционной скотоводческой кочевой экономики.
В процессе взаимодействия СССР и кочевой цивилизации проявились те же тенденции, что и в отношениях между Российским государством и кочевниками в дореволюционный период.
Во-первых, усиление давления государства на кочевников с течением времени. После революции советская власть начала с мягкого варианта политики, но в начале 1930-х гг. перешла к жесткому варианту – форсированной модернизации. Затем, после осознания трагических последствий форсирования, произошел откат к умеренному варианту политики. Однако этот умеренный вариант тем не менее был жестче, чем советизация 1920-х гг.
Во-вторых, наиболее сильное противостояние оседлой и кочевой цивилизаций было отмечено в Казахстане. Там же в 1920-х гг. наблюдалась и самая интересная идеологическая борьба в отношении судьбы кочевой цивилизации.
Что касается наличия преемственности политики Российской империи и Советского Союза, реализованной в «кочевых» регионах, то в 1920-х гг. политика СССР была фактически продолжением дореволюционной и находилась в заданных до 1917 г. пределах, однако в начале 1930-х гг. она за эти пределы вышла. Так, программа переселенческой колонизации в Советском Союзе была продолжена, однако теперь решено было не просто изъять у кочевников «излишки» территории, а «посадить» их на землю, тем самым во много раз сократив площади, занятые под скотоводство, с целью отдать их под земледелие. Характерно, что власти СССР в определенной степени учитывали дореволюционный опыт, хотя одновременно и провозглашали, что до революции почти все делалось «неправильно».
Политика многих «оседлых» государств – Китая, Ирана, Монголии, Афганистана, стран Ближнего Востока, Магриба и др. – в отношении кочевников имела определенное сходство с политикой Российской империи и СССР. В то же время, в отличие от Австралии и ряда стран Европы, в России и СССР никогда не осуществлялся геноцид или преследование кочевого населения. Результаты действий властей ряда стран Африки по отношению к кочевникам, приведшие к ухудшению здоровья последних, отличаются от ситуации в СССР, где перевод кочевников на оседлость имел существенные положительные последствия в сфере здравоохранения, образования и социального обеспечения.
Анализ истории взаимоотношений «оседлых» государств и кочевников показывает, что они характеризуются более сильным столкновением интересов человека и государства, чем у оседлых людей и «оседлого» государства, которые как бы «говорят на одном языке». Кроме того, в отношениях между оседлым и кочевым населением «оседлое» государство обычно выступает на стороне первого. Кочевые общества плохо вписываются в формат «оседлого» государства. Конечно, административно-налоговый нажим со стороны властей не нравится не только кочевникам, но и многим представителям оседлого населения, однако у первых была возможность откочевать, без особого ущерба для себя скрыться от властей, и это давало им преимущество и перед государством, и перед его оседлыми жителями.
