30 мая 1920 г. в центральных советских газетах было опубликовано воззвание бывшего генерала А.А. Брусилова и ряда других старых генералов «Ко всем бывшим офицерам, где бы они ни находились» с призывом сплотиться в борьбе с внешним врагом, забыть старые обиды и вступать в Красную армию для защиты России от наступления поляков. Там были пронзительные слова: «В этот критический, исторический момент нашей народной жизни мы, Ваши старшие боевые товарищи, обращаемся к Вашим чувствам любви и преданности к Родине и взываем к Вам с настоятельной просьбой забыть все обиды, кто бы и где бы их Вам ни нанес, и добровольно идти с полным самоотвержением и охотой в Красную армию на фронт или в тыл, куда бы правительство Советской рабоче-крестьянской России Вас ни назначило»
[285].
Воззвание произвело фурор в стране и за ее пределами. Его читали, обсуждали, хвалили и проклинали, а кто-то не мог сдержать слез
[286] – ведь более двух лет офицеры в Советской России находились на положении изгоев. Документ сыграл немаловажную роль в привлечении еще колебавшихся офицеров в Красную армию. Тем более что 2 июня было подписано, а на следующий день опубликовано сообщение СНК об амнистии тех бывших офицеров, кто поможет скорейшей ликвидации белых и победе Советской России
[287]. Однако это был лишь способ патриотического заигрывания с офицерством. Многие белые офицеры, поверившие этому воззванию и сдавшиеся большевикам, оказались репрессированы.
О настроениях офицерства в то время красноречиво свидетельствует высказывание одного из военспецов после разгрома Деникина в кругу бывших офицеров, в том числе недавних белогвардейцев: «Нет, не деникинцы соберут русскую землю… мы соберем… Увидите, скоро пойдем за Грузией и Арменией»
[288]. Эти прогнозы вскоре сбылись.
Такие настроения ярко выразил великий князь Александр Михайлович Романов: «Когда ранней весной 1920-го я увидел заголовки французских газет, возвещавшие о триумфальном шествии Пилсудского по пшеничным полям Малороссии, что-то внутри меня не выдержало, и я забыл про то, что и года не прошло со дня расстрела моих братьев. Я только и думал: “Поляки вот-вот возьмут Киев! Извечные враги России вот-вот отрежут империю от ее западных рубежей!” Я не осмелился выражаться открыто, но, слушая вздорную болтовню беженцев и глядя в их лица, я всей душою желал Красной армии победы… Мне было ясно тогда, неспокойным летом двадцатого года, как ясно и сейчас, в спокойном тридцать третьем, что для достижения решающей победы над поляками Советское правительство сделало все, что обязано было бы сделать любое истинно народное правительство. Какой бы ни казалось иронией, что единство государства Российского приходится защищать участникам III Интернационала, фактом остается то, что с того самого дня Советы вынуждены проводить чисто национальную политику, которая есть не что иное, как многовековая политика, начатая Иваном Грозным, оформленная Петром Великим и достигшая вершины при Николае I: защищать рубежи государства любой ценой и шаг за шагом пробиваться к естественным границам на западе! Сейчас я уверен, что еще мои сыновья увидят тот день, когда придет конец не только нелепой независимости прибалтийских республик, но и Бессарабия с Польшей будут Россией отвоеваны, а картографам придется немало потрудиться над перечерчиванием границ на Дальнем Востоке»
[289]. Пророчество великого князя сбылось раньше, чем он предполагал.
Похоже свидетельство белого офицера, захваченного красными в августе 1920 г.: «Наполовину серьезно, наполовину шутя говорили в армии во время ожидания посадки на корабли в Новороссийске, что мы поменялись с красными ролями и что они дерутся за “Единую Неделимую”, а мы, признающие всякие государственные новообразования, только вредим новым “Иванам Калитам”… Все это слышанное подкреплялось воззванием Брусилова, обращенным к нам»
[290].
Схожие суждения высказал и видный советский военачальник бывший капитан Б.К. Колчигин, ставший в 1944 г. генерал-лейтенантом Красной армии. В Гражданскую войну наряду с орденом Красного Знамени Колчигин носил и ленточку лейб-гвардии Литовского полка. В 1920 г. он изложил свои взгляды врачу Л.А. Зильберу: «Знаете, доктор… я не политик, и я ничего в политике не понимаю, но я русский человек, и, конечно, мне очень дороги интересы моей страны. Большевики – они же собиратели земли Русской, продолжатели великого дела Ивана Калиты. Ну что было бы с нашей страной без большевиков? Англичане оттяпали бы Кавказ, японцы – Приморье. Вряд ли сохранились бы в неприкосновенности западные границы. Обкорнали бы нашу матушку Русь. А большевики-то всю нашу землю собирают. Вот поэтому я и с большевиками. А с политикой как-нибудь дальше разберемся»
[291]. Зильбер прокомментировал эти слова своими впечатлениями: «Он говорил очень искренне и убежденно, и я нисколько не сомневался, что именно эти мотивы побуждали его так энергично сражаться в рядах Красной армии»
[292]. Далее беседа зашла об униформе Красной армии и о знаменитых шлемах красноармейцев и «разговорах» на шинелях, которые ассоциировались у Колчигина с одеянием средневековых русских ратей. Будущий советский генерал заключал, что РКП(б) является «политической партией русского народа»
[293].
К концу Гражданской войны комсостав Красной армии пополнился бывшими офицерами из белых и национальных армий, которые также были умело использованы в своих интересах советским руководством. К 1 января 1921 г. таких было около 12 тысяч человек, или 5,53 % комсостава РККА
[294]. В 1921 г. на учет было принято еще 2390 бывших белых офицеров. Среди этой категории военспецов оказались будущие Маршалы Советского Союза И.Х. Баграмян (бывший прапорщик) и Л.А. Говоров (бывший подпоручик).
После пленения такие офицеры ставились на особый учет (местный и центральный – в штабах округов и армий и во Всероссийском главном штабе соответственно), в обязательном порядке подвергались обработке на специальных ускоренных курсах политической подготовки (каждые курсы на 1000 человек) и призывались в армию, причем во избежание проблем служить должны были не на том фронте, где попали в плен. Например, перебежчики из Северо-Западной армии генерала Н.Н. Юденича в декабре 1919 г. отправлялись служить на Восточный фронт
[295]. Особый учет бывших белых офицеров вводился приказом РВСР № 1728/326 от 4 сентября 1920 г. Такой учет являлся формой контроля бывших белых офицеров.
