27 сентября, после чрезвычайно тяжелых переходов, во исполнение задачи, впереди своих цепей, под перекрестным огнем пулеметов, ружей и орудий с фланга с криком “Ура” отважный капитан Демишхан бросился на противника, и только благодаря внезапности и порыву превосходящие силы красных не устояли и, дрогнув, оставили дер. Алапаиха.
Когда наша цепь под губительным огнем красных залегла, капитан Демишхан, проходя во весь рост по цепи, поверял расположение людей, запас патронов и ободрял солдат для новой атаки.
Но этот героический подвиг стоил крови храбрейшего из храбрых капитана Демишхан. Он тяжело ранен ружейной пулей в грудь навылет и контужен в руку.
С гордостью объявляю этот подвиг в приказе, с грустью болею душой за героя – георгиевского кавалера и с нетерпением и затаенной радостью ожидаю быстрого выздоровления дорогого моему сердцу славного бойца…»
[476]
Перебежчики от красных и взятые в плен офицеры подвергались преследованиям, и в 1919 г. командующий Северной группой Сибирской армии генерал А.Н. Пепеляев докладывал командующему армией генералу Р. Гайде 21 июня 1919 г. о том, что «роковую роль сыграл в этом отношении приказ наштаверха
[477] № 189, в котором всех взятых приказано предавать суду. Приказ этот настолько не соответствует жизни, что мне непонятна цель, которой хотел достигнуть отдававший его.
В Перми ко мне присоединился 701 красный офицер, почти все они занимают командные должности, из них сформирована Пермская дивизия, боевая работа которой блестяща. Что же остается делать офицеру, у которого позади пуля комиссара, а впереди военно-полевой суд? Ясно, да это подтвердилось теперь показаниями пленных, что офицеры, сдававшиеся раньше десятками, теперь дерутся до конца. Насколько этот приказ недальновиден политически, настолько он жесток по отношению к строевому офицерству, клавшему тысячами свои головы на германской войне и кладущему их сейчас вольно и невольно на всех многочисленных фронтах России»
[478].
Разумеется, основным источником комплектования антибольшевистских армий Востока России стали мобилизации. В Народную армию Комитета членов Всероссийского Учредительного собрания (Комуча) летом 1918 г. оказались мобилизованы до 6 тысяч офицеров (сюда же входили и добровольцы). Мобилизации подлежали офицеры до 35 лет
[479]. В Сибирскую армию к 1 октября 1918 г. призвали 10 754 офицера
[480]. В Сибири офицерская мобилизация охватывала лиц до 43 лет (этот же предельный возраст был позднее подтвержден приказом Колчака № 75 от 18 декабря 1918 г.). В Сибири не хватало штаб-офицеров, существовали трудности с назначениями командиров полков и батальонов, не хватало генштабистов, военных инженеров, военных юристов, интендантов
[481].
Развертывание единых антибольшевистских вооруженных сил привело к складыванию совершенно иной ситуации. Офицеров оказалось недостаточно уже не только на штаб-офицерских должностях, но и на должностях младших офицеров, причем этот дефицит белые так и не преодолели даже в 1919 г. Некомплект командных кадров в июле 1919 г. достигал порядка 10 тысяч человек, включая примерно 8500 обер-офицеров, то есть командиров младшего и среднего звена
[482].
Мобилизации, конечно, не могли дать столь мотивированных командиров, какие пришли в армию добровольно. Офицеры нередко не горели желанием участвовать в Гражданской войне. Так, красные провели в Казани в начале августа 1918 г. регистрацию офицеров, выявившую около 3000 человек. Белые же после занятия города 7 августа 1918 г. смогли сформировать лишь две офицерские роты общей численностью не более 730 человек
[483]. Проблема уклонения офицеров от призыва, несмотря на угрозы, не была решена и позднее при Колчаке. В этой связи неудивительно, например, что наиболее известные лидеры сибирских и дальневосточных красных партизан являлись бывшими офицерами (А.Д. Кравченко и С.Г. Лазо имели чин прапорщика (в отношении Лазо также фигурирует чин подпоручика), П.Е. Щетинкин – штабс-капитана). Большое количество офицеров, попав на службу, уклонялись от отправки на фронт.
По некоторым данным, к началу 1919 г. некомплект офицеров у Колчака достигал 10 000 человек
[484]. Некомплект офицеров в частях Оренбургского казачьего войска по отношению к штату, по данным на 15 октября 1918 г., достиг чудовищной цифры – не менее 63 штаб-офицеров и не менее 801 обер-офицера
[485]. Во многих казачьих полках некомплект исчислялся двузначными цифрами
[486]. По штату в казачьем конном полку полагались 4 штаб-офицера и 45 обер-офицеров. Так, во 2-м Оренбургском казачьем полку не хватало до штатного количества 2 штаб-офицеров и 31 обер-офицера, в 5-м – 1 штаб-офицера и 40 обер-офицеров. Атаман А.И. Дутов 7 сентября 1918 г. даже обратился к казачьим офицерам с призывом не покидать свои части в связи с некомплектом
[487]. Бывало, что на офицерских должностях из-за нехватки офицерского состава находились унтер-офицеры
[488]. Тыл же, наоборот, был переполнен офицерством. Не способствовало исправлению ситуации и суровое отношение к бывшим офицерам, ранее служившим у красных и попадавшим в плен к белым.
В Сибирской армии на 1 марта 1919 г. значились 83 кадровых офицера и 3193 офицера военного времени
[489], на 15 марта – 70 кадровых офицеров при 3009 офицерах военного времени
[490]. В IV Оренбургском армейском корпусе к 1 апреля состояли 19 кадровых офицеров и 389 офицеров военного времени
[491]. К 15 апреля 1919 г. во всей Западной армии насчитывалось 138 кадровых офицеров и 2548 офицеров военного времени
[492]. Во II Уфимском армейском корпусе к той же дате состояли 49 кадровых офицеров и 924 офицера военного времени
[493]. В мае 1919 г. в 4-м Оренбургском казачьем полку насчитывалось 3 кадровых офицера и 2 офицера военного времени, в 33-м Оренбургском казачьем полку – 1 кадровый офицер и 4 офицера военного времени
[494]. В Сибирской армии в мае не хватало офицеров даже для укомплектования штабов двух армейских групп, которые комплектовались по штатам штабов неотдельных армий
[495].
