Сам адмирал Колчак как моряк плохо разбирался в сухопутной тактике и стратегии, вследствие чего в своих решениях был вынужден полагаться на штаб во главе с Лебедевым, и одной лишь общей военной культуры
[547] Колчаку для успешного руководства оказалось недостаточно. Как отмечал генерал-лейтенант А.П. Будберг, «военного дела он не знает совершенно, даже хуже, ибо схватил только общие места и приобрел кое-какие теоретические сведения, дающие видимость знания, но крайне опасные в практическом применении»
[548]. Ни Лебедев, ни Колчак, в отличие от противостоявших им советских военных специалистов, не имели опыта управления крупными силами в Гражданскую войну. Существует даже точка зрения, что Колчак намеренно выдвигал Лебедева, поскольку на его фоне не так заметно было непонимание самим адмиралом основ сухопутной войны
[549].
По оценке Будберга, не имевший своего мнения по ряду ключевых вопросов Колчак был «больным идеалистом», «беспомощной игрушкой в руках тех, которые приобрели его доверие и овладели его волею»
[550], «это мягкий воск, из которого можно лепить все что угодно; горе в том, что присяжные и доверенные лепщики очень плохи»
[551]. Между тем так называемые вундеркинды, оказавшиеся в военном руководстве Белой Сибири и сумевшие подчинить своему влиянию Колчака, фатально недооценивали противника и его возможности.
Генерал Д.В. Филатьев писал 16 августа 1919 г. А.И. Гучкову о положении колчаковских войск: «Генералов и офицеров там нет, руководители – зеленая молодежь, главнок[омандующи]й Дит[е]рихс отличается, как Макдональд, поразительной незадачливостью во всех своих делах. Стратегия же и тактика и администрация не прощают забвения своих законов»
[552].
Существует прямая взаимосвязь между низким уровнем квалификации колчаковских полководцев, отсутствием у белых продуманного плана операции и примитивизмом их стратегического планирования. Совещание командующих армиями, их начальников штабов и адмирала А.В. Колчака 11 февраля 1919 г. в Челябинске, когда решался принципиальный вопрос о наступлении, было откровенным фарсом. Не приехавший на совещание Лебедев давно уже принял свой собственный план, который Колчак должен был заставить принять всех командующих армиями, а последние имели свои планы действий и руководствовались ими без должной координации с соседями
[553]. О легкомыслии сибирских стратегов в вопросах военного планирования писали генералы А.П. Будберг и М.А. Иностранцев
[554].
Характерным проявлением отсутствия гибкости мышления колчаковского командного состава является история бывшего командира 2-й бригады 35-й стрелковой дивизии РККА полковника В.В. Котомина, перешедшего к белым на Восточном фронте летом 1919 г. Котомин подготовил для белых подробный доклад о состоянии Красной армии. Однако в колчаковском лагере важные свидетельства перебежчика о колоссальных успехах военного строительства в Советской России, установлении там более строгой дисциплины, чем у белых, не были приняты всерьез и даже вызвали скандал, а сам Котомин приобрел репутацию большевика, хотя искренне желал победы белым. Для сравнения, доклад Котомина, позднее захваченный частями Красной армии, привлек к себе самое пристальное внимание высшего военно-политического руководства Советской России, в том числе В.И. Ленина, Л.Д. Троцкого, Ф.Э. Дзержинского. Неудивительно, что победа осталась за теми лидерами, которые продемонстрировали боUльшую дальновидность и готовность прислушиваться к разумной критике. Аналогичный доклад с тем же результатом представил полковник-генштабист Г.И. Клерже на рубеже 1918–1919 гг.
[555]
Далеко не все офицеры в условиях Гражданской войны отличались дисциплинированностью. 1917 г. разложил не только солдат, но и офицерство. Уже осенью 1918 г. наблюдатели отмечали, что на фронте офицеров не хватает, зато в тыловом Оренбурге они встречаются в избытке
[556]. В офицерской среде стали проявляться неисполнение приказов, непочтительность, широко распространились карточная игра и другие развлечения, пьянство и даже мародерство.
Практически не было ни одного начальника дивизии, командира корпуса, командующего армией (Р. Гайда, А.Н. Пепеляев, А.И. Дутов), не говоря уже об атаманах, которые бы в условиях Гражданской войны не совершали дисциплинарных проступков. Так, Гайда 26 мая 1919 г. направил в Омск фактический ультиматум с требованием отправить в отставку генерала Д.А. Лебедева, которого считал виновником многих неудач на фронте. Начальник 11-й Уральской стрелковой дивизии Западной армии георгиевский кавалер генерал-майор В.В. Ванюков в июне 1919 г., например, отказался выполнить приказ о передислокации дивизии, так как обещал солдатам отдых, за что был отстранен от командования и попал под следствие
[557]. Сменивший генерала Ханжина на посту командующего Западной армией генерал-майор К.В. Сахаров без стеснения писал, что в его армии единственным эффективным способом командования было прямое управление войсками, поскольку «бумажные приказы оставались всегда неисполняемыми или неисполнимыми… прежний способ приучил строевых начальников отписываться, смотреть на полученный приказ как на простой лоскут бумаги»
[558].
Старшие начальники подавали дурной пример всем остальным. Абсолютного значения приказа не существовало. По сути, любой сколько-нибудь значимый воинский начальник в новых условиях являлся своеобразным атаманом для подчиненных. Интересы своей части, отряда, дивизии, корпуса, армии, войска ставились выше приказов сверху, которые исполнялись лишь по мере необходимости. Такой «атаман» для своих подчиненных был и царь, и бог. За ним они готовы были пойти куда угодно. Как отмечал современник, «в условиях Гражданской войны нет “устойчивости частей”, а все зиждется лишь на “устойчивости отдельных вожаков”»
[559]. И действительно, колчаковскую армию трудно назвать единой воинской силой, сформированной по одному образцу, штату и т. д. Почти каждый корпус или отряд отличался от остальных
[560], что отнюдь не свидетельствовало в пользу «регулярства» этой армии, о котором иногда пишут, а скорее говорило о партизанском и импровизационном характере формирований.
