В то же время на белом Севере были и способные начальники, к числу которых можно отнести генералов В.В. Марушевского и Е.К. Миллера, подполковников (впоследствии – полковников) Л.В. Костанди и В.А. Жилинского и некоторых других.
В.В. Марушевский был последним начальником русского Генерального штаба (исполнял обязанности с 26 сентября 1917 г.) перед большевистским переворотом. По мнению А.А. Свечина, служившего с Марушевским в годы Первой мировой, он был яркой личностью: «Очень способный офицер Генерального штаба, он в первый год войны был начальником штаба нашей дивизии и в качестве такового стяжал себе редкую популярность. Всегда обо всем осведомленный, он каждому в нужный момент давал правильную ориентировку, напоминал, объяснял – всегда с редким тактом, предвидел развитие действий и всегда заблаговременно подготовлял все нужное. Командиром полка он приехал на три недели позже меня. Он был умен и дальновиден по-прежнему, но нервы ему изменяли… он умел ладить с людьми, но не приказывать и не перевоспитывать их. Блестящий советник, но отнюдь не вождь»
[634]. Марушевскому удалось за несколько месяцев заслужить доверие русского офицерства, правительства и союзников. При нем была проведена перерегистрация всех русских офицеров (всего около 2000 человек), осуществлено переиздание уставов
[635], восстановлены дореволюционные награды, сокращено военное управление, началось введение основ дисциплины в войсках, что протекало не без осложнений. Марушевский не всегда производил впечатление серьезного человека. К примеру, в разговоре с прибывшими на Север из Советской России через Мурман офицерами он предпочитал пожаловаться на невозможность достать шпоры для сапог, чем выслушать ценную информацию, которой располагали гости.
Л.В. Костанди впоследствии разочаровался в Белом движении и при эвакуации решил остаться на Севере в качестве командующего Архангельским округом и коменданта города и, видимо, стремясь в Советскую Россию. Он сам говорил, что за границей ему не место
[636].
Прибывший в Архангельск 13 января 1919 г. генерал Миллер оказался в непростой ситуации. К этому времени генерал Марушевский за два месяца своей службы на Севере уже успел завоевать авторитет и в войсках, и в тылу, и у союзников. Заменять его Миллером было нежелательно. В этих условиях правительством был достигнут определенный компромисс в разделении властных полномочий. С прибытием генерала Миллера Марушевский сохранил пост командующего войсками с подчинением в организационном (но не в оперативном) отношении Миллеру, получившему права командующего отдельной армией. В оперативном отношении Марушевский подчинялся английскому командованию. Фактически первоначально Миллеру отводилась роль «свадебного генерала», который должен был лишь сдерживать аппетиты союзников. В некоторой степени ограничить полномочия вновь прибывшего генерала пытался глава правительства народный социалист Н.В. Чайковский, который до революции многие годы боролся с властями и их опорой в лице армии. Однако Чайковский 23 января уехал в Париж и препятствовать работе Миллера уже не мог. Настала очередь борьбы за власть в военном ведомстве. Если первоначально Миллер из деликатности все военные вопросы выяснял у Марушевского, то постепенно полномочия Марушевского были урезаны (например, непосредственно Миллеру подчинена полевая военная прокуратура), а его назначенцы заменены креатурами Миллера. 30 апреля 1919 г. Миллер признал верховную власть адмирала А.В. Колчака. На Севере начали складываться элементы военной диктатуры Миллера, формирование которой было ускорено эвакуацией союзников и устранением генерала Марушевского. Миллер был, безусловно, представителем элиты русского Генерального штаба и, вероятно, одним из лучших генштабистов русской армии. Даже по мнению своих политических противников, Миллер являлся честным и порядочным человеком. По убеждениям был монархистом, но в целом лояльно относился к приверженцам других взглядов (кроме леворадикальных) и выступал против жестокостей. По свидетельству очевидца, «и Миллер, да и все правительство… было помешано на правовых началах – в противоположность большевистскому произволу мы должны были насаждать правовой строй…»
[637]. На Севере России Миллеру отводилась скорее политическая, чем военная роль, к чему он вряд ли был подготовлен.
Офицерство разъедали внутренние конфликты и противоречия. Уже говорилось о сложных взаимоотношениях генералов В.В. Марушевского и Е.К. Миллера, предопределенных их служебным статусом. Определенную остроту имел вопрос о старшинстве (своего рода местничестве в русском офицерском корпусе, отмененном в РККА), из-за чего регулярно происходили различные неловкие ситуации. Так, выпускник ускоренных курсов Военной академии полковник П.Т. Акутин у белых был назначен командиром одного из полков
[638]. Между тем ранее этот способный офицер сумел организовать оборону на Пинеге и сформировать там вполне надежные силы, за что был произведен в подполковники, а позднее получил чин полковника
[639]. Однако с этого фронта Акутин был снят и отправлен командовать полком лишь потому, что англичане попросили назначить на Пинегу другого офицера, а генерал Марушевский считал, что по своему образовательному цензу и опыту Акутин не мог находиться в подчинении у нового назначенца. Генерал С.Н. Самарин, обладавший высшим военным образованием, и вовсе командовал ротой. Сам генерал Марушевский особенно смущался по поводу старшинства и служебной этики, считал своим долгом, как бы оправдываясь, затрагивать эту «проблему» в разговорах со всеми находившимися на Севере офицерами Генштаба, которые были старше его по выпуску из академии и которыми он должен был руководить. Вопросы их подготовленности и физического состояния почему-то определяющего значения не имели, даже если это были дряхлые старики или люди, уже устранившиеся от активной военной службы.
Тот же Акутин осенью 1919 г., будучи командиром 6-го Северного стрелкового полка, позволил в присутствии солдат повысить голос на командира батальона и дойти до площадной брани. Нервность командира связали с постоянным участием в боях. Из-за заслуг командование ограничилось лишь выговором
[640].
Ощутимым было деление офицеров на местных уроженцев и приезжих. Некоторая часть местного северного офицерства опасалась активной службы на фронте, предпочитая оставаться в тылу на случай поражения белых. Офицеры военного времени из местного населения часто были малоавторитетны в глазах солдатской массы и даже нередко мало отличались от солдат. По свидетельству участника событий, «солдаты в них видели своих школьных и деревенских товарищей, и им трудно было признать над собой авторитет и дисциплинарную власть “Колек” или “Петек” и величать их “г[осподин] поручик”, а часто даже “г[осподин] капитан” или “г[осподин] полковник”, так как производство у нас носило интенсивный характер»
[641]. Делилось офицерство на фронтовиков и тыловиков, причем взаимоотношения этих двух групп сопровождались острыми конфликтами и громкими скандалами.
