После присоединения Прибалтики к СССР в 1940 г. многие оставшиеся в живых к этому времени бывшие офицеры русской армии были депортированы вглубь СССР и подверглись репрессиям. Среди депортированных и позднее арестованных были и главнокомандующие латвийской и эстонской армиями периода Гражданской войны генералы Балодис и Лайдонер, проведшие по 12–13 лет в заключении, причем Лайдонер в заключении и скончался.
Проведенный анализ позволил свести данные об общей численности бывших русских офицеров в национальных армиях в таблицу (табл. 4).
Таблица 4
Численность бывших офицеров русской армии в армиях национальных государств периода Гражданской войны (1917–1922)
Таким образом, офицеров, перешедших из русской армии в войска новых независимых государств, возникших на окраинах разрушенной империи, было не менее 27 тысяч человек. Большинство офицеров, оказавшихся в этих армиях, были офицерами военного времени. Общей чертой всех национальных армий стали попытки националистически настроенных политиков изгнать из их рядов или вытеснить с руководящих постов офицеров русского происхождения. В некоторых армиях, где русских по происхождению офицеров почти не было, предпринимались попытки изгнания бывших офицеров русской армии безотносительно их национальности (Финляндия). Общей чертой многих национальных армий стало незнание офицерским составом национального языка. Прежде всего это касалось Украины и Закавказья. Как следствие, делопроизводство нередко велось на русском языке, понятном для всех. Подобного явления почти не было среди офицеров в Польше и Финляндии, где существовал сильный национальный дух.
Заключение
Раскол офицерства являлся одной из составляющих общей трагедии русского общества революционной эпохи. Очевидно, что раскол этот был неизбежен, даже несмотря на определенную общность взглядов кадрового офицерства. Свою роль в этом играл опыт вовлечения офицеров в события 1917 г.
К началу Гражданской войны русский офицерский корпус представлял собой неоднородную группу. Большинство (свыше 80 %) надело офицерские погоны лишь во время войны, не обладая ни должным образованием, ни серьезным боевым опытом, ни мотивацией нести службу. Наиболее ценные для создания противоборствующих армий Гражданской войны специалисты (кадровые офицеры, технические специалисты, офицеры военного времени с боевым опытом) были немногочисленны.
В Гражданскую войну у большинства офицеров часто попросту не было выбора, на чьей стороне сражаться, в силу того, что мобилизации проводили все противоборствующие лагеря. Следовательно, вопрос определялся местонахождением офицера в конкретный период времени и качеством работы мобилизационного и карательного аппарата той или иной стороны. В Красной армии эти органы функционировали достаточно эффективно, что позволило красным по максимуму использовать потенциал оказавшегося на советской территории офицерства. Хуже организованные и менее жесткие мобилизации противников большевиков давали и худший результат. Несмотря на то что офицерство выступало главной движущей силой Белого движения, многие офицеры оседали в белом тылу и уклонялись от службы.
Разумеется, в условиях маневренной войны, при быстроте изменения линии фронта, нестабильной и переменчивой военно-политической ситуации, слабости воюющих режимов и отсутствии каких-либо обязательств по отношению к ним, внутреннем характере противостояния и наличии альтернатив для службы офицер мог перейти на противоположную сторону, сделав уже сознательный идейный выбор. Такие переходы не могли предотвратить ни комиссары, ни особисты.
Сегодня биографии многих представителей офицерского корпуса той поры известны достаточно подробно. Это позволяет исследовать вовлечение офицеров в события Гражданской войны персонифицированно, на микроуровне, прослеживать родственные и служебные связи, изучать круг общения, анализировать выбор человека и его окружения. На этом уровне погружения мы видим, что по разные стороны баррикад порой оказывались близкие родственники, недавние товарищи по службе, однокашники, подчас даже люди одного мировоззрения. Причем распространялись эти особенности и на высокопоставленных лиц.
К примеру, широкую известность в качестве военных специалистов РККА в Гражданскую войну приобрели братья Раттэли Николай и Иван Иосифовичи, первый из которых в старой армии дослужился до генерала, а второй – до полковника. В рядах РККА Н.И. Раттэль занимал важный пост начальника Всероссийского главного штаба, а И.И. Раттэль служил по военным сообщениям (в том числе был начальником военных сообщений Южного фронта). Однако удалось установить, что их младший брат Евгений, полковник старой армии, успел за Гражданскую войну два раза послужить у красных, а в перерыве служил в войсках Деникина
[804]. По совпадению родной брат другого начальника Всероссийского главного штаба, бывшего генерала А.А. Свечина, генерал М.А. Свечин, также служил на белом Юге. Все это демонстрирует по-настоящему братоубийственный характер Гражданской войны, притом что перечисленные выше родные братья не считали друг друга врагами.
Поразительный пример крепости семейных чувств дает история отца и сына Клембовских. Бывший генерал В.Н. Клембовский в 1920 г. оказался среди членов Особого совещания при советском главкоме С.С. Каменеве и в этом качестве среди прочих подписал знаменитое воззвание к бывшим офицерам русской армии с призывом забыть старые обиды и вступить в Красную армию для защиты России. На это с гневной и оскорбительной отповедью откликнулся знаменитый писатель А.И. Куприн, живший тогда в Финляндии. Однако сын Клембовского подполковник Г.В. Клембовский, ветеран Белого движения на Севере России, несмотря на то что участвовал в Гражданской войне по другую сторону баррикад, вызвал Куприна на дуэль (писатель от поединка уклонился). В одном из писем в связи со случившимся Г.В. Клембовский отметил: «Уверен в том, что большевизм в России придет к скорому концу и будущая правдивая история обновленной России сумеет воздать должное и моему отцу»
[805].
Но, конечно, непримиримость не обошла стороной и офицерство. Многие офицеры из белых и национальных армий, равно как и красные военспецы, при попадании в плен оказались жертвами террора. Если пленных военспецов белые расстреливали лишь в исключительных случаях и чаще всего в порядке самосуда (по оценке А.Г. Кавтарадзе, речь идет о нескольких десятках человек
[806]), то расстрелы пленных белых офицеров в Советской России приобрели масштабный характер
[807]. На архангельском Севере в 1920–1921 гг. были расстреляны сотни офицеров и солдат белых армий
[808]. Как отмечалось в советском документе, датированном сентябрем 1921 г., «красный террор стушевал все бывшие насилия белых»
[809].
