Не менее важным оказалось овладение Полоцком и с точки зрения официальной идеологии: возвращение «вотчины», права на которую были заявлены еще при деде Ивана IV
[148], акт восстановления православия и укрепление международного авторитета России. Весть о полоцком взятии облетела все Московское государство: князь М.Т. Черкасский и Ф.А. Басманов были отправлены из-под Полоцка гонцами к митрополиту Макарию, царице Марии, царевичам Ивану и Федору, брату Ивана IV Юрию Васильевичу и жене Андрея Старицкого Ефросинии. К новгородскому архиепископу Пимену, наместнику князю Ф. Куракину, дьякам и купцам, а также в Юрьев и Псков поехал М.А. Безнин. Князю П.И. Шуйскому велено было отправить гонцов с известием о «полоцком взятии» в Феллин, Раковор, Ругодив и «во все немецкие городы». Царь указал «пети молебны з звоном, и по монастырем и по церквей звонити»
[149]. Сообщения о взятии Полоцка вошли во множество летописей, в том числе и краткие летописцы
[150].
Казалось бы, остановись государь Московский на этом, закрепи он полученное за собою, не предаваясь мечтам о большем, и не случилось бы в будущем позора последних лет Ливонской войны – Вендена, Торопца и Великих Лук… Но его манила мысль овладеть всею Ливонией, а заодно и «литовской Русью». В отдаленной перспективе это могло бы сбыться. Однако в 1560–1570-х гг. достаточно скромный экономический и демографический потенциал России делал эти масштабные задачи невыполнимыми. И упрямое стремление во что бы то ни стало наступать в Ливонии привело к печальным результатам. Огромные силы оказались брошены в этот гигантский костер и сгорели в нем безвозвратно, не принеся стране никаких приобретений.
Впрочем, быть может, в продолжении бесконечной вой ны на литовско-ливонском фронте виноват не столько неуместный «гигантизм» планов Ивана IV, сколько социальная структура старомосковского общества. Основную боевую силу московской армии составляли мелкие и средние служилые землевладельцы. Их земельный «оклад», как правило, отнюдь не реализовывался в действительных «дачах»
[151], а постоянная военная служба оставляла очень немного времени для занятий хозяйством. В результате война становилась если не основным, то очень серьезным источником дохода. Источником, хотелось бы подчеркнуть, насущно необходимым. Звучит парадоксально, однако средний служилый класс Московского государства был заинтересован в ведении постоянных войн, что совпадало с устремлениями центральной власти. Громадная полуиррегулярная военная машина кормила себя войной и постоянно усиливалась, дабы побеждать в войнах. Постоянное усиление требовало потока средств, добываемых… опять-таки в войнах. И лишь крайнее разорение помещичьих хозяйств к концу 1570-х – началу 1580-х гг. привело главную силу русского войска, дворянское ополчение, в упадок. Помещики уже не стремились на войну, скрывались от воинских смотров «в нетях».
До 1563 г., до взятия Полоцка, эскалация военных усилий была возможна при напряжении всех сил страны, так как компенсировалась военными успехами. Признаки серьезного неблагополучия на театре военных действий в Ливонии и Белоруссии – Невель (1562), Ула (1564) – мощно повлияли на решение царя ввести чрезвычайную организацию военного времени – опричнину (1565). Одной из главных задач опричнины стало превращение страны в единый военный лагерь, переход от «напряжения всех сил» к временному сверхнапряжению
[152]. И автор этих строк склонен считать, что внешнеполитический, военный фактор сыграл не менее, а возможно, и более серьезную роль в переходе к тому причудливому эксперименту, каким являлась опричнина, нежели вся совокупность внутренних факторов… Но в результате «сверхнапряжение» обернулось перенапряжением материальных и человеческих ресурсов России, вызвало острый социальный и экономический кризис, а поставленных задач не решило. Итог: страшные поражения 1571 и 1579–1580 гг. Русские военные гении – князья М.И. Воротынский, Д.И. Хворостинин и И.П. Шуйский – невероятными усилиями спасли тогда Россию от военной катастрофы. Милостив к нам Бог: в ту пору страна могла потерять намного больше. Для русской истории период, последовавший как раз после взятия Полоцка, – переломный, и полоцкие события можно безоговорочно признать его нижним временным пределом.
Глава 5. Южный фронт
В середине 1560-х гг. князя Ивана, уже понюхавшего пороха, начинают «разряжать» на второстепенные воеводские службы.
Так, осенью на юге появилась большая рать крымцев. Под Болховом против них проводилась оборонительная операция, вооруженные силы России крупными массами стягивались к степным рубежам. И князя И.П. Шуйского вместе с Ф. Карповым отправили во главе небольшого отряда к Серпухову, на поддержку тамошним воеводам – его родичу князю И.А. Шуйскому и князю А.И. Прозоровскому
[153]. Не очень понятна роль Ивана Петровича в боевых действиях под Болховом: то ли он сменил серпуховских воевод, которые отправились полковыми воеводами отражать татар, то ли влился в их отряд и под их началом отправился к Болхову.
Весной 1566 г. И.П. Шуйский оказывается среди знатных людей, давших перед царем поручительство за боярина И.П. Федорова-Челяднина, что он не уйдет на службу к удельному князю или иностранному государю
[154]. Летом того же года молодой князь Иван участвует в Земском соборе как государев дворянин «первой статьи»
[155]. Он выходит из юного возраста и начинает принимать участие в жизни Государева двора наравне с выходцами из иных аристократических родов. Но это еще не служба – это действие в составе больших групп, где Иван Петрович не имеет сколько-нибудь заметного веса.
