Мнения по поводу численности армии Батория и псковского гарнизона варьируют в широком диапазоне. Эта проблема даже вызвала дискуссию среди ученых.
Поляки умозрительно оценивали силы обороны Пскова в 57 тысяч человек, из которых 7 тысяч – конники, а прочее – пешие воины, в том числе ратники гарнизона и горожане, способные носить оружие; другая оценка – 6 тысяч стрельцов и 3 тысячи конницы плюс вооружившиеся горожане; третья – 3500 стрельцов и 4 тысячи конницы при 12 тысячах горожан, изготовившихся к обороне. Все это данные, которыми королевские советники оперировали, находясь далеко от Пскова. Русские источники сообщают о 70–100 тысячах бойцов под командой польского короля… из соображений столь же умозрительных, как и у поляков, считавших псковичей с дистанции, исключающей правдоподобную информацию. Английский дипломат Джильс Флетчер также пишет о 100 тысячах воинов Батория. Но британец собирал данные для своего сочинения «О государстве Русском» через много лет после осады Пскова и опирался, вернее всего, на русские свидетельства.
Вызывает бесконечное изумление тот факт, что российские, советские и польские историки, не задумываясь о степени достоверности этих данных, использовали их в своих работах. Особенно удивительно, что столь крупные исследователи, как А.А. Зимин и А.Л. Хорошкевич, в своей совместной книге безо всякой оговорки сообщили читателям заведомо неточную цифру – те самые 57 тысяч
[244]. В XIX столетии С.М. Соловьев столь же некритически использовал русские данные о стотысячной армии польского короля
[245], но ведь тогда был совершенно иной уровень науки…
Прав В.Н. Никулин, выразивший крайнее недоверие подобного рода необдуманному использованию источников
[246].
По здравому размышлению, следовало бы опираться на польско-литовские источники, когда речь идет об армии вторжения, и на русские, когда определяется численность городского гарнизона. Русские оценки сил Батория и, соответственно, польские данные о численности защитников Пскова в лучшем случае представляют собой данные разведки, перебежчиков, предателей – но только в лучшем, – а в худшем это всего лишь образец публицистического фантазирования на тему «вражеских полчищ». Однако среди историков, принявших в дискуссии участие, это простое соображение далеко не всегда принималось в расчет.
Что касается русских источников по численности псковского гарнизона, то сведениями они делятся скупо. Мобилизационный разряд 1580 г. предполагал наличие в городе 2500 ратников дворянского ополчения, 2500–2700 стрельцов, 1400 человек артиллерийской обслуги и 500 казаков. Итого порядка 7 тысяч бойцов, не считая горожан, способных защищать стены. Данные польской разведки, а также информация, полученная неприятелем от двух русских дворян, плененных в версте от Пскова, и непосредственно во время боевых столкновений с русскими, показывают: Псков располагал 2500 стрельцов, 500 донских казаков, 1000 конников дворянского ополчения
[247]. Сходство по части казаков и стрельцов – значительное. Что касается орудий и их обслуги, то их количество вряд ли могло существенным образом измениться по сравнению с 1580 г. А вот «недобор» поместной кавалерии объяснить легко: до наших дней дошли документы, сообщающие, что на последнем этапе Ливонской войны количество «нетчиков» (дворян, не являвшихся в войска по требованию воевод) оказалось весьма значительным. Страшным бичом стало дезертирство из действующей армии. Поэтому цифру в 1000 конников надо признать реалистичной, тем более учитывая, что исходит она от самих осажденных.
Вот выдержки из разрядной книги, рисующие печальную картину с набором войск для обороны Пскова: «Память
[248] Михаилу Ивановичу Внукову. Велел ему государь царь и великий князь Иван Васильевич всеа Руси ехать в Вотцкую пятину
[249] збирать детей боярских на государеву службу во Псков; а в Вотцкой пятине готов князь Василей князь Иванов сын Почюй Ростовский… А собрав детей боярских по списку… ехать с ними князь Василью Ростовскому на государеву службу во Псков к воеводе ко князю Ондрею Ивановичу Хворостинину тотчас… А самому Михаилу остатись в Вотцкой пятине з достальными детьми боярскими и, сыскивая, бити кнутом и высылать на государеву службу во Псков; а достальных собрав сполна, самому отвести во Псков. А которые дети боярские учнут бегати, и им имать детей их и людей, да где про них скажут, и им тамо посылать, да сыскав тех детей боярских, велено бить кнутом, да и дать их на поруки, а за поруками их выслать на государеву службу во Псков. А которых детей боярских не изъедут и скажут про них, что они бегают же, а живут по иным пятинам, и им посылать в те пятины, где про ково скажут, и велеть им имать да приводить к себе да бить кнутом, а за поруками отвести на государеву службу во Псков. Да идучи им дорогою, беречи тово накрепко, чтобы дети боярские на дороге от них не отставали ни один человек… А хто по списку с ним детей боярских не поедет, и тем быть казненным, а поместья их и з животами
[250] и с хлебом имать на государя… А не сберет детей боярские Вотцкие пятины всех по списку, на государеву службу во Псков без ослушанья тотчас не отведет, – и Михаилу Внукову и князю Василью Ростовскому быть в великой опале и в смертной казни»
[251]. Вот так. Дворянское ополчение собирают под страхом битья кнутом, смертной казни и последующей конфискации имущества у семьи казненного… а все равно не могут собрать! Упомянутый выше князь Василий Ростовский докладывает: «…многие дети боярские не слушают, на государеву службу не едут». Ослушников велят не просто «бить кнутом», а «бить кнутом по всем торгам», т. е. прилюдно, не только причиняя боль, но и бесчестя. А помощника князя В. Ростовского, князя Василия Болховского, за нерадение в сборе ополченцев под Псков приказали оштрафовать на крупную сумму и бросить на несколько дней в тюрьму, а потом отправить в Москву, где, очевидно, будет определена его дальнейшая судьба
[252]. Столь плохо шли дела уже в 1578-1579 гг. К 1581 г. положение ухудшилось…
