«Благородное», «рыцарское» если бы. Допустим, правы поляки, и русские на вылазке понесли серьезные потери. В конце концов, у ратников Замойского имелась возможность пересчитать тела павших. Правда, и преувеличить потери неприятеля Замойский в рапорте самому королю мог. Ведь о гибели знатных людей он доложил королю не все, кое-что утаил…
Но важнее в данном случае другое: полякам долгое время не везло. Их осада, как стало понятно к зиме 1581/82 г., не могла привести к падению Пскова, зато привела к многочисленным потерям среди самих осаждающих. Армия при любых обстоятельствах должна была в скором времени отойти от города. Держалась она там с большим трудом, к тому же сильно «похудела». Следовало как-то взбодрить людей добрыми известиями. Вот и раздули Замойский, а вслед за ним и Гейденштейн, из боя, который мало что решал, стратегический успех, разрушение какого-то хитроумного плана Шуйского – напасть на лагерь, уничтожить там королевскую армию…
Может, русский воевода мечтал и Польшу завоевать?
Иван Петрович располагал столь незначительными силами боеспособной пехоты и кавалерии, что серьезного полевого сражения должен был бояться, как огня. Даже если бы польская армия уменьшилась по сравнению с началом осады втрое-вчетверо (а это предположение прямо фантастическое), то и тогда воеводе пришлось бы столкнуться с силами, намного превосходящими его собственные по численности. Под рукой князя находилось 4 тысячи войск, годных для боя в открытом поле (стрельцы, казаки, дворянская конница), да еще несколько сотен стрелецкого войска, пробившегося во Псков после начала осады, минус многочисленные потери на вылазках, при неприятельских бомбардировках и отражении приступов – сколько же ратников мог выставить Шуйский к январю 1582 г.? Находясь в здравом уме и твердой памяти, такой гроссмейстер воинской тактики, каким являлся Иван Петрович, ни при каких обстоятельствах не пытался бы разгромить полевое соединение Замойского. Шуйский прекрасно понимал свое положение.
Что произошло на самом деле? Шуйский бросил кавалерию на сторожевой отряд поляков. Те, отходя, приняли бой. Затем князь Иван отрезал полякам путь к отступлению с помощью команды стрельцов. Вражеский отряд, судя по всему, подвергся разгрому, его командир погиб. Затем из лагеря вышли значительные силы поляков и устремились на участников вылазки. Шуйский отвел своих бойцов назад, но, пока те отступали, неприятель, преследуя их, нанес серьезный урон.
Во время переговоров о выдаче псковскому гарнизону тел русских воинов, погибших в том бою, произошла ссора, перешедшая в новую стычку. Это привело ко всеобщему озлоблению.
Под занавес осады польско-литовские войска были измотаны и устрашены упорством русских ратников. О новом штурме никто не помышлял с ноября. И даже простое стояние у псковских стен стоило очень дорого. Королевское командование прекрасно понимало: твердость защитников крепости подпитывается высоким боевым духом их командира – князя Шуйского. Поэтому поляки, разозленные последней схваткой, решили погубить его каверзой. Артиллерийский офицер Иван Остромецкий предложил коронному гетману подорвать Ивана Петровича…
9 января 1582 г. из лагеря осаждающих в крепость пришел русский пленник, отпущенный во Псков с большим ларцом. Бог весть, решился ли этот человек на тяжкую измену или просто был введен в заблуждение. Во всяком случае, «легенда» его была такова: среди королевских офицеров сыскался некий дворянин Гансумеллер, решивший стать перебежчиком. Он и отправил во Псков человека с ларцом, дав ему также грамоту. В пересказе этот текст звучит следующим образом: «Первому государеву боярину и воеводе, князю Ивану Петровичу, Гансумеллер
[355] челом бьет. Бывал я у вашего государя с немцем Юрием Фрянбреником
[356], и ныне вспомнил государя вашего хлеб-соль, и не хочу против него стоять, а хочу выехать на его государево имя. А вперед себя послал с вашим пленным свою казну в том ларце, который он к тебе принесет. И ты бы, князь Иван Петрович, тот мой ларец у того пленного взял и казну мою в том ларце один осмотрел, а иным не давал бы смотреть. А я буду в Пскове в скором времени»
[357].
Хитрость была шита белыми нитками. Только ярость отчаяния могла подвигнуть командование осаждающих на такую подлость и в то же время на столь наивную уловку. Посовещавшись с прочими военачальниками, Иван Петрович решил не открывать ларчик с секретом. Вещицу отнесли подальше от воеводской избы. Там им занялся псковский умелец, отперший ларец со всей осторожностью. О! «Казна» в нем оказалась знатная! Внутри поляки установили двадцать четыре заряженных пистолета
[358]. Их направили во все стороны. Замки пистолетов соединялись ремнем с запором ящичка, а поверх «самопалов» польские хитрецы насыпали с пуд пороха. Если бы воевода неосторожно откинул крышку, то непременно получил бы свинцовый залп и мощный взрыв…
Гейденштейн фантазирует, будто бы взрыв все-таки произошел, и от него погиб русский воевода князь Андрей Иванович Хворостинин, плюс некто Козецкий (Замыцкий?), а князь Шуйский получил ранение: позднее его не видели на стенах. Русские источники полностью эту выдумку опровергают. Летом 1583 г. мы видим Андрея Хворостинина первым воеводой передового полка на казанских землях. Ему предстояло прожить еще долгий, насыщенный событиями отрезок жизни.
Впрочем, существует третья версия этих событий, наиболее достоверная. Ее излагает автор независимого частного летописца, названного историками Пискаревским. Он явно получил сведения от участника псковского «осадного сидения», поскольку передает бытовые подробности, выдающие слово очевидца. Так вот, по изложению Пискаревского летописца, «адская машинка», попав в руки псковских воевод, вызвала подозрение неким «малым ремешком», привязанным к ларцу. Ремешок порвали, после чего пришлось вызывать мастера-«замочника». А уж тот вскрыл ларец безопасным способом. Там обнаружили «…полно зелия и пищалок маленьких. А тот ремешок приведен к спускам самопальным». Разобранная адская машинка не причинила псковским воеводам никакого вреда.
Русский современник спокойно резюмировал этот эпизод: «Кого Бог хранит, того и вся вселенная не сможет убить, а от кого Бог отвернется, того и вся вселенная не сможет укрыть»
[359].
