Надо сказать, что в целом реконструкция событий не выглядит фантастичной. Однако откуда автор набрал такое количество мелких деталей о численности конницы, пешего войска, о датах прибытия на промежуточные пункты гипотетически регистрируемого маршрута, о нюансах тактики при имеющемся состоянии источников – не ясно. Неоткуда было такое взять. Видимо, придумал. Сама по себе интеллектуальная операция подобного рода не является чем-то криминальным. Однако в рамках научной работы следовало бы все-таки внятно разводить смелые предположения, аргументированные гипотезы и точно установленные факты.
Увы, древнерусские книжники не останавливали внимания на тех моментах, которые казались им самоочевидными, а сразу переходили к тому, что им виделось главным. Главными пунктами повествования были молитва в Святой Софии, благословение, битва и победа.
Атака была произведена на пришвартованные корабли и лагерь, разбитый на берегу. Считается, что шведский лагерь был обустроен на правом берегу Ижоры. Именно там находится Музей-диорама «Невская битва». Однако этот факт остается в науке дискуссионным. Сомнения в такой локализации Невской битвы высказывал И.П. Шаскольский. Он писал: «Против такой локализации говорит неровный, всхолмленный характер местности, не очень благоприятный для устройства лагеря»
[139]. Д.Г. Хрусталев, считающий, напомним, что шведы собирались устроить в устье Ижоры не просто лагерь, а небольшую крепость, указывает, что холмистый характер местности является подходящим ландшафтным условием для устройства крепости. Поэтому склонен считать, что битва проходила все-таки на правом берегу, а значит, традиционная схема является верной.
Думается, в данном случае прав именно Хрусталев. Даже если речь не идет о крепости, положение на возвышенности в тактическом смысле выгодно и для военного лагеря. Помимо возвышенности (впрочем, небольшой) в пользу того, что лагерь располагался именно на правом берегу, может свидетельствовать более острый угол, который образует Ижора и Нева именно на правом берегу. Таким образом, не защищенный водой пологий участок здесь гораздо уже, чем на левом берегу. Впрочем, разрешить эту проблему полностью при настоящем состоянии источников вряд ли когда-нибудь станет возможным. Остается открытым вопрос и о том, как Александру удалось напасть на шведский лагерь неожиданно? На правом берегу, на левом ли, шведы должны были организовать боевое охранение. Этого, по-видимому, сделано не было. Причиной такой странной беспечности могло быть неправильное представление о возможности новгородского князя быстро среагировать на вторжение или просто безалаберность, случается и такое.
Тактический рисунок битвы разными исследователями видится по-разному. Видный знаток русского средневекового военного дела А.Н. Кирпичников реконструировал ее следующим образом: «Сражение 1240 г. развертывалось во многом по тактическим правилам боя, принятым в Средневековье. В такого рода схватках участвовали сплоченные отряды, построенные в эшелонированный боевой порядок. Под водительством своих воевод эти отряды на поле боя, если первый натиск не приводил к немедленному результату, сходились и расходились, т. е. сшибки враждующих повторялись и развертывались как бы волнообразно. Так, видимо, происходило и во время Невской битвы, что подтверждается использованием в тексте «Жития» терминов: «наехал», «наскочи», «наеха многажды». Многократное участие в схватке возможно в случаях, когда тактические подразделения сохраняют боевой порядок и, сохраняя строй, способны к сближению, маневру, отходу, послушны управлению. Действительно, в Невской битве главнокомандующие руководили боем: шведский – из своего златоверхого шатра, русский – из необозначенного места мог, в частности, ободрять воинов («похвали его князь»).
Поотрядное членение русских войск, названных полками, подтверждается «Житием». К их числу относились воинские подразделения: княжеского двора, несколько новгородских (указано, в частности, что один из новгородцев – Миша – имел свою дружину), ладожский. Среди шести мужей в «Житии» упомянуты двое знатных новгородцев: Гаврила Олексич и Сбыслав Якунович. Эти люди, несомненно, руководили своими дружинами. Таким образом, русское войско насчитывало не менее пяти отрядов. Разделение на тактические единицы было, видимо, присуще и шведскому войску, которое включало и состоятельных и простых воинов. Последние входили в окружение рыцарей, выступавших в определенных построениях»
[140].
Реконструкция А.Н. Кирпичникова опирается на глубокое знание средневековых реалий и большой опыт изучения древнерусской истории. Но согласиться с ним в данном вопросе нельзя. Во-первых, вызывает возражение его идея о том, что фразу «возложил печать на лице» следует трактовать иносказательно. Историк пишет: «Битва, как обычно было принято в то время, началась с атаки конных копейщиков. Это устанавливается на основании следующей фразы «Жития»: „И самому королю възложи печать на лице острым своим копием“. Эти слова буквально переводят в смысле того, что сам король был ранен в лицо. Такое понимание, думаю, неверно. „На лице“ в данном случае означает переднюю сторону строя шведских войск. В воинских описаниях «сташа в лице» значит расположиться передней стороной или стать напротив перед войском. „Печать на лице“ можно трактовать как знак, отметина, урон, нанесенный шведскому войску ударом конных копейщиков».
Согласиться с трактовкой А.Н. Кирпичникова невозможно потому, что общий строй текста совершенно не предполагает такого сложного образного языка в описании батальных сцен. Напротив, когда речь заходит не о боевой конкретике, язык новгородского книжника становится предельно конкретен. Он описывает битву почти так же, как дворовый мальчишка описывает драку: «А он ему раз в ухо, да раз – в нос». Практически все боевые моменты описаны по единому шаблону: кто, при помощи чего и что сделал.
Второй важный пункт сомнений: и в летописи, и в «Житии» битва описана как внезапное и довольно беспорядочное нападение на застигнутый врасплох лагерь шведов. Если понимать слова более или менее буквально, если считать, что лицо было лицом, а копье – копьем, то никакого строя не просматривается. Кто-то колол копьем, кто-то рубил топором, кто-то мечом, кто-то преследовал убегающих, кто-то атаковал командирский шатер и пр. Противнику не было дано времени очухаться. Удар был нанесен без предупреждения, неожиданно. Очевидно, в этом была одна из причин победы юного князя.
«Житие» отмечает шестерых особенно отличившихся героев битвы. Отличился знаменитый предок А.С. Пушкина – Гаврила Олексич: «Се наеха на шнеку видев королевича, мча подъ руку, и възъеха по досце и до самогу коробля, по ней же хожаху с королевичем, иже текоша передъ ним, а самого, емше, свергоша и с конем в воду з доскы. И Божьею милостью невреженъ бысть, и пакы наеха, и бися с самем воеводою середи полку ихъ»
[141]. Новогородец Сбыслав Якунович бился одним топором, «не имея страха въ души своей». Полочанин Яков напал на врага с одним мечом, чем заслужил похвалу князя. Новгородцу Меше «с дружиною своею» удалось потопить три шведских корабля. Другой дружинник из полка Александра, «от молодыхъ его» (то есть из младшей дружины), въехал на коне «в шатеръ великий королевъ золотоверхий и подъсече столпъ шатерный. Полци Олександрови, видевше шатра паденье, върадовашася». Шестой герой – «от слугъ его (Александра. – В. Д.), именем Ратмеръ. Се бися пешь, и отсупиша и мнози. Он же от многых ранъ паде и тако скончася».
