В своих записках Николай счел должным разволноваться: «Тогда только почувствовал я в полной мере всю тягость своей участи и с ужасом вспомнил, в каком находился положении. Должно было действовать, не теряя ни минуты, с полною властью, с опытностью, с решимостью – я не имел ни власти, ни права на оную; мог только действовать чрез других, из одного доверия ко мне обращавшихся, без уверенности, что совету моему последуют; и притом чувствовал, что тайну подобной важности должно было наитщательнейше скрывать от всех, даже от матушки, дабы ее не испугать, или преждевременно заговорщикам не открыть, что замыслы их уже не скрыты от правительства. К кому мне было обратиться – одному, совершенно одному без совета!»
Понятно, что самодержец сгущал краски. Все он прекрасно знал и без Дибича с Аракчеевым. Другое дело, что реальных сил у него действительно не было, а бороться с заговорщиками должен был именно тот, который никак не хотел самого Николая подпускать к трону, – граф Милорадович, как генерал-губернатор столицы, хотя тот показал графу письмо Дибича.
То есть версия о том, что объективно декабристы действовали в пользу Константина с Милорадовичем (против Николая) с их ведома, или как минимум при их странном попустительстве, еще раз обретает реальные формы. Тем более учитывая тот факт, что Милорадович пальцем не шевельнул в следующие четыре дня до восстания на Сенатской площади, чтобы его предотвратить. Ни одного ареста.
Николай замечает: «Граф Милорадович должен был верить столь ясным уликам в существовании заговора и в вероятном участии и других лиц, хотя об них не упоминалось; он обещал обратить все внимание полиции, но все осталось тщетным и в прежней беспечности». Это уж вряд ли – ни о какой беспечности речи не шло. Милорадович знал, что делал, у него ведь «в кармане 60 тысяч штыков». Сильно ошибался в расчетах. А вероятнее всего, просто сдали нервы, и после отказа Константина он вообще опустил руки. «Я на него надеялся, а он губит Россию!» – сказал генерал. Его надежды рушились, но был еще шанс на выступление заговорщиков, которые смогут заставить цесаревича пересмотреть свое решение.
Ростовцев предсказал Николаю, что «Государственный совет, Сенат и, может быть, гвардия будут за вас; военные поселения и отдельный Кавказский корпус решительно будут против (об двух армиях ничего не умею сказать)».
Что мог противопоставить заговорщикам? Конницу? Саперов? Часть гвардии? Как они себя поведут, когда увидят своих товарищей с примкнутыми штыками на улицах Петербурга? Кинутся их поддерживать или защищать малоизвестного им, даже еще не коронованного самодержца?
Кроме того, его сильно смущали разговоры о том, что в будущее правительство прочат популярнейшего в империи генерала Ермолова. Его боевой Кавказский корпус – это уже серьезно, тут уже не Пугачев и не княжна Тараканова.
А пока Николай готовил собственный манифест о своем вступлении на престол. Готовил более чем оригинально. Первоначальный вариант писал историк Николай Карамзин, а дорабатывал его злейший враг Михаил Сперанский, который и угодил в ссылку на основании карамзинской «Записки о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях». В ней историк требовал «больше мудрости охранительной, нежели творческой», что и сподвигло Александра отправить реформатора Сперанского в отставку. Однако в нынешней критической ситуации Николаю было не до сантиментов, и он впрягал в государственную телегу одновременно коня и трепетную лань.
12 декабря он написал в письме находившемуся еще в Таганроге генерал-адъютанту Петру Волконскому: «Воля Божия и приговор братний надо мной совершается!
14-го числа я буду государь или мертв. Что во мне происходит, описать нельзя; вы, вероятно, надо мной сжалитесь – да, мы все несчастные – но нет несчастливее меня! Да будет воля Божия!»
В письме к Дибичу записал: «Послезавтра поутру я – или государь, или без дыхания. Я жертвую собою для брата, счастлив, если как подданный исполню волю его. Но что будет в России? Что будет в армии? Я вам послезавтра, если жив буду, пришлю… как все сошло; вы также не оставите меня уведомить о всем, что у вас вокруг вас происходить будет, особливо у Ермолова. К нему надо будет под каким-нибудь предлогом и от вас кого выслать… я, виноват, ему менее всего верю».
Манифест князя Трубецкого
В Манифесте Сената объявляется:
1. Уничтожение бывшего правления.
2. Учреждение временного, до установления постоянного, выборными.
3. Свободное тиснение, и потому уничтожение цензуры.
4. Свободное отправление богослужения всем верам.
5. Уничтожение права собственности, распространяющейся на людей.
6. Равенство всех сословий перед законом, и потому уничтожение военных судов и всякого рода судных комиссий, из коих все дела судные поступают в ведомства ближайших судов гражданских.
7. Объявление права всякому гражданину заниматься чем он хочет, и потому дворянин, купец, мещанин, крестьянин все равно имеют право вступать в воинскую и гражданскую службу и в духовное звание, торговать оптом и в розницу, платя установленные повинности для торгов. Приобретать всякого рода собственность, как то: земли, дома в деревнях и городах; заключать всякого рода условия между собою, тягаться друг с другом пред судом.
8. Сложение подушных податей и недоимок по оным.
9. Уничтожение монополий, как то: на соль, на продажу горячего вина и проч., и потому учреждение свободного винокурения и добывания соли, с уплатой за промышленность с количества добывания соли и водки.
10. Уничтожение рекрутства и военных поселений.
11. Убавление срока службы военной для нижних чинов, и определение оного последует по уравнении воинской повинности между всеми сословиями.
12. Отставка всех без изъятия нижних чинов, прослуживших 15 лет.
13. Учреждение волостных, уездных, губернских и областных правлений и порядка выборов членов сих правлений, кои должны заменить всех чиновников, доселе от гражданского правительства назначенных.
14. Гласность судов.
15. Введение присяжных в суды уголовные и гражданские.
Учреждает правление из 2-х или 3-х лиц, которому подчиняет все части высшего управления, то есть все министерства, Совет, Комитет министров, армия, флот. Словом, всю верховную, исполнительную власть, но отнюдь не законодательную и не судную. Для сей последней остается министерство, подчиненное временному правлению, но для суждения дел, не решенных в нижних инстанциях, остается департамент Сената уголовный и учреждается гражданский, кои решают окончательно, и члены коих останутся до учреждения постоянного правления.
Временному правлению поручается приведение в исполнение:
1. Уравнение прав всех сословий.
2. Образование местных волостных, уездных, губернских и областных правлений.
