3. Образование внутренней народной стражи.
4. Образование судной части с присяжными.
5. Уравнение рекрутской повинности между сословиями.
6. Уничтожение постоянной армии.
7. Учреждение порядка избрания выборных в Палату представителей народных, кои долженствуют утвердить на будущее время имеющий существовать порядок правления и государственное законоположение.
Момент истины
Роковой понедельник начался для бодрствующего Николая сразу после полуночи. Накануне вечером на заседании Госсовета были в очередной раз оглашены письма об отречении Константина и зачитан новый манифест двух ненавидящих друг друга общественных деятелей о восшествии на престол Николая. «Я выполняю волю брата Константина Павловича!» – заявил новый самодержец. Госсовет уже не возражал.
Перед самым сном, в час пополуночи, он сказал своей супруге: «Неизвестно, что ожидает нас. Обещай мне проявить мужество и, если придется умереть, – умереть с честью!» Будущая императрица пообещала.
Никакого пафоса. Николай и не думал пугать жену и тем более рисоваться перед нею. Наступающий день таил для них вполне реальную опасность для жизни. Шутить никто не собирался, он знал, что среди заговорщиков найдутся «тираноубийцы». Если он хочет быть императором, он должен доказать это в критической ситуации и быть достойным своего кумира – Петра Великого. Для него наступал момент истины, к которому никто никогда Николая не готовил. Его поведение 14 декабря – исключительно заслуга собственной воли, мужества и твердости духа внука великой Екатерины.
Николай еще досматривал свой последний сон (сон охранял стоявший в дворцовом карауле корнет лейб-гвардии Конного полка князь Александр Одоевский, декабрист), когда у заговорщиков уже начал рушиться их и без того нечетко выстроенный план. Пришедший в шесть утра к Бестужеву «отважный кавказец» Якубович отказался штурмовать Зимний дворец под предлогом того, что «предвидел, что без крови не обойдется». Как будто он полагал, что это должно сопровождаться цветами.
Именно Якубович должен был возглавлять моряков Гвардейского экипажа. Без него они могли и не выступить. Тогда же стало известно о том, что командир 12-го егерского полка полковник Александр Булатов также отказался выводить своих людей из казарм. Можно было обойтись и без этих ренегатов, еще была надежда на успех. Начальник штаба заговорщиков поручик лейб-гвардии Финлядского полка князь Евгений Оболенский в седьмом часу уехал по казармам поднимать людей (Измайловский и Московский полки).
В это время Николай одевался к выходу. Вошедшему Бенкендорфу он заметил: «Сегодня вечером, быть может, нас обоих не будет более на свете; но, по крайней мере, мы умрем, исполнив наш долг». Генерал отметил решимость в голосе императора. Вступающий на трон был собран, суров, холоден.
На всякий случай проштрафившийся чеканкой «не той» монеты Егор Канкрин распорядился по-тихому закрыть до ночи «кабаки, штофные подвалы и магазейны». Потом будем праздновать.
В начале восьмого в Сенате только начинали зачитывать те же бумаги, которые накануне читали в Госсовете. Еще можно было все успеть.
Около 8 утра присягнул Сенат и Святейший синод у себя, генералы и полковые командиры – в Зимнем дворце. В 8.30 – Конная гвардия, подшефная Константина, первая военная часть. Около 10 часов – 1-й батальон Преображенского полка.
Прибыл волнующийся Милорадович доложить, что «все под контролем», хотя и в помине ничего у него не было под контролем. Несколько обеспокоил командующий гвардейской артиллерией генерал-майор Иван Сухозанет, сообщивший Николаю, что в гвардейской конной артиллерии «офицеры оказали сомнение в справедливости присяги, желая сперва слышать удостоверение сего от Михаила Павловича, которого считали удаленным из Петербурга, как будто из несогласия его на мое вступление. Многие из сих офицеров до того вышли из повиновения, что генерал Сухозанет должен был их всех арестовать. Но почти в сие же время прибыл наконец Михаил Павлович, которого я просил сейчас же отправиться в артиллерию для приведения заблудших в порядок».
Как раз примчался Михаил.
– Ну, ты видишь, что все идет благополучно, – сказал Николай, – войска присягают, и нет никаких беспорядков.
– Дай Бог, – хмуро отозвался брат, – но день еще не кончился.
Как накаркал. Все только начиналось. Около одиннадцати ворвался начальник штаба Гвардейского корпуса генерал-майор Александр Нейдгардт, огорошив вестью о том, что взбунтовался Московский полк, ранены командир полка генерал-майор Петр Фредерикс и командир 1-й Гвардейской пехотной бригады генерал-майор Василий Шеншин.
В полку действовали штабс-капитаны Михаил Бестужев и князь Дмитрий Щепин-Ростовский. Они подняли свои роты около девяти часов вопросом: «Ребята, вы присягали государю императору Константину Павловичу, крест и Евангелие целовали, а теперь будем присягать Николаю Павловичу?! Вы, ребята, знаете службу и свой долг!» И то и другое ребята знали, но столь витиеватого подхода поначалу не поняли. Тогда князь уточнил: «Ребята, все обман! Нас заставляют присягать насильно. Государь Константин Павлович не отказался от престола, а в цепях находится; его высочество шеф полка (Михаил. – Авт.) задержан за четыре станции и тоже в цепях, его не пускают сюда». Более того, приехавший Александр Бестужев добавил, что Константин жалует их 15-летней службой и обещает добавить жалованья.
Ну как тут не поверить своим офицерам, столь убедительно врущим? Конечно, ребята готовы были за командирами в огонь и в воду. «Преторианская гвардия» собиралась спасать законную власть. Какая там «конституция».
Возбужденные толпы стали хватать оружие и боевые патроны, выскакивать на набережную Фонтанки. Как раз в этот момент прибыли генералы и бросились им наперерез. Фредерикс (одиннадцать орденов за храбрость при Аустерлице, Бородино, Лейпциге, Кульме) кинулся к Бестужеву: «Что вы делаете?» Тот отстранил его: «Убьют вас, сударь!» Генерал отшатнулся, и тут подскочил донельзя взвинченный князь Щепин и рубанул командира полка саблей по голове. Пролилась первая кровь 14 декабря.
Полковник Павел Хвощинский (бывший член Союза благоденствия, три ордена за битвы при Борисове, Полоцке, Чашниках и в заграничных походах) попытался успокоить страсти, нормально поговорить с солдатами, чтобы не доводить дело до военно-полевого суда. Разошедшийся Щепин трижды рубанул бывшего соратника. Потом жахнул татарской саблей генерала Шеншина (шесть орденов и золотая шпага «За храбрость», прошел три войны, получил четыре ранения). Потом радостно развернулся к Бестужеву: «К черту конституцию!» Кровь уже вовсю туманила его мозг. Даешь русский бунт, бессмысленный и беспощадный!
В это время со стороны Семеновского моста в казармы к московцам въезжал великий князь Михаил. Во дворе строились четыре роты солдат, которые остались после ухода бунтующих рот Бестужева и Щепина и которых приехали увещевать уже генералы Воинов и Бистром. Как писал сам Михаил: «Великого князя встретило громкое ура.
