Вернул Николай в правительство и ушедшего в отставку из-за столкновения с Аракчеевым бывшего начальника Главного штаба и члена Госсовета князя Петра Волконского. Видный военный деятель, основатель Петербургского военного училища колонновожатых и библиотеки Генштаба также до таганрогского конца был с Александром I. Николай сразу же поставил его руководить императорским кабинетом, где он за педантичность, основательность, твердость характера получил в светском обществе прозвище «каменный князь» и «князь НЕТ».
За жесткость при подавлении восстания был отмечен начальник штаба 1-й армии граф Карл Толь. Как писал о нем Кутузов еще в Турецкую кампанию 1809 года, «все время оказывал не только усердие и расторопность, но совершенно во всех случаях оправдал те труды, которые на воспитание его в кадетском корпусе употреблены были, и, соединяя познания своей части с отличной храбростью, доказал те чувства, которые в младенчестве в публичном воспитании старались ему вселить, и тем доставил мне случай сугубо приятно отдать ему справедливость, имев его кадетом под моими глазами и видя теперь достойным офицером в войсках Его Императорского Величества». «Достойный офицер» стал единственным 14 декабря, который презрел милое русскому сердцу слово «свои» и посоветовал царю решить дело на Сенатской площади пушками. Впрочем, по свидетельству декабриста Розена, Николай так и не простил генерал-адъютанту дерзость («очистите картечью площадь или отрекитесь от престола»), хотя и назначил его главным управляющим путей сообщения.
Однако в одном Николай все же последовал совету Константина – он оставил на посту министра иностранных дел Карла Нессельроде, которого так ценил Александр I. Его приверженность идеям Священного союза и ориентация на соседей Австрию и Пруссию более отвечала духу Николая, чем сближение с многолетними недоброжелателями России – Францией и Англией. Осторожный и консервативный Нессельроде чутко улавливал опасные либеральные колебания в Европе и коршуном набрасывался на любые проявления вольнодумства в своем департаменте. К тому же он прекрасно понимал настроение монарха и никогда не позволял себе ему перечить, всегда был только «за».
Константин настойчиво лоббировал вице-канцлера, убеждая императора: «Ничего не меняйте в установившейся политике Нессельроде, который, зная просвещенные намерения императора, ознакомит вас с тем, чего он желал, и с тем, что вознесло нашу страну на верх славы. Ничего не нужно выдумывать, но, действуя в духе нашего покойного императора, поддерживать и укреплять то, что было сделано им и что стоило ему стольких трудов и, быть может, даже свело в могилу, так как физическая сторона поборола нравственную. Одним словом, примите за основание, что вы лишь уполномоченный покойного благодетеля и что в каждое мгновение вы должны быть готовы отдать ему отчет в том, что вы делаете и что сделаете».
Из «александровского призыва» к Николаю перешел и умеренно либеральный граф Виктор Кочубей, бывший некогда членом Негласного комитета. Теперь его сделали председателем Госсовета, а вскоре и Кабинета министров. Он возглавил секретный «Комитет 6 декабря 1826 года» (дата его образования), созданный специально для разбора бумаг покойного государя с целью преемственности выработки проектов преобразований, похеренных в последние годы Александра.
Вновь вернули к государственному кормилу Михаила Сперанского, очищенного от подозрений в связях с декабристами. Однако Николай предпочел первоначально его «проверить на вшивость», введя в состав Верховного суда над заговорщиками. Сперанский пошел и подписал все, что подготовил Следственный комитет. Утверждают, что он рыдал, когда выносили приговор. Впрочем, слезы не помешали Николаю назначить его главой Второго отделения собственной канцелярии, которой и надлежало заняться кодификацией.
Иными словами, приоритетом при назначении на ответственные посты в правительстве для Николая были мотивы в первую очередь личной преданности и поведения людей в критические моменты развития ситуации. Зарекомендовав себя «на переломе», они доказали свою состоятельность как люди, готовые на все для государя. А уж для чего именно им надлежало быть готовыми, то уже определял сам Николай. Именно он с полным основанием теперь мог говорить, что «государство – это я», ибо никакие мало-мальски заметные события в империи не осуществлялись без его ведома и одобрения. О фаворитах не могло быть и речи – только государь собственной персоной.
«Я отличал и всегда буду отличать тех, кто хочет справедливых преобразований и желает, чтобы они исходили от законной власти, от тех, кто сам хотел бы предпринять их и Бог знает какими средствами», – утверждал Николай.
Маленькие победоносные войны
Некоторые революции происходят в результате войн. Как правило, неудачных, как это не раз было в России, Германии, Австрии, Турции. Некоторые, наоборот, провоцируют войны, которые необходимы как продолжения тех же самых революций. Как это получилось в США, Франции, Англии. В начале царствования Николая I настоятельная необходимость в войне диктовалась даже не внешними, а внутриполитическими соображениями.
Французский посол Огюст де Лаферронэ сразу же после восстания декабристов написал в депеше в Париж: «Многочисленные пороки во внутреннем управлении, всеобщая коррупция, наконец, двусмысленности и неустойчивость политической ситуации – все это чревато войной, к которой расположено национальное общественное мнение. Необходимость такой войны оправдывается интересами страны, ее считают необходимой и для поддержания достоинства государя…» Кстати, о необходимости войны для России сразу же после предполагаемой победы заговорщиков говорил и Павел Пестель: «Собственное ее благоденствие требует… округления ее границ». Если быть совсем точным – отвлечения общественного мнения от страданий и крови и переключения его на патриотические мотивы. В этом и те и другие были солидарны – армии необходимо было «прочистить мозги» маленькими победоносными войнами.
В осуществлении этого молодому императору, как ни странно, помогли внешние враги. Давний ненавистник России персидский принц Аббас-мирза, второй сын Фетх Али-шаха Каджара, командовавший армией в ходе провальной для Персии войны 1804–1813 годов, когда немногочисленные русские отряды генералов Петра Котляревского и Александра Тормасова в нескольких сражениях разгромили нестройные толпы разноязыкой армии персов. Позор поражения и потеря по Гюлистанскому миру Восточной Грузии, Северного Азербайджана, Имеретин, Гурии, Менгрелии и Абхазии сделали «Аббаску» непримиримым врагом России, только и ждавшим случая восстановить свое реноме. В этом его поддерживали англичане, поспособствовавшие тому, чтобы слабый шах назначил наследником не старшего сына, пророссийски настроенного Магомета-Али, а следующего по старшинству под предлогом того, что Аббас-мирза рожден от правоверной, а Магомет-Али – от грузинской христианки. Дело было, конечно, не в усладах шахского гарема, а в звонкой монете Ост-Индской компании, взявшейся за перевооружение персидской армии с далекоидущими целями. Англичанам совершенно не улыбалось иметь Россию со «своим» шахом в непосредственной близости от Индии.
Новую армию обкатали в незначительном конфликте с Турцией в 1821–1823 годах, закончившемся с непонятным исходом, причем обе стороны объявили себя победителем. Это совершенно вскружило голову Аббасу, посчитавшему себя еще и великим полководцем, способным крушить и «северных кафиров».
