Однако за Араксом сидел генерал Ермолов, который так не считал и зорко следил за приготовлениями Персии, строча депеши в Петербург. Александр, которому воевать уже не хотелось, смотрел на это сквозь пальцы, советуя вообще пойти на уступки беспокойным соседям Талышинского ханства (Ермолов категорически возражал, зная, что за этим может последовать восстание кавказских горцев). Николай же, придя к власти, ухватился за возможность перенаправить патриотический порыв с Сенатской площади на бескрайние просторы Арцаха и Сюника. Тонкость была лишь в том, что Кавказским корпусом командовал Ермолов, которому после мятежа император не доверял, и поэтому послал в Тифлис с инспекцией князя Меншикова. Умный князь в ситуации разобрался быстро, отписав, что «никаких оснований для заключения о существовании каких бы то ни было тайных обществ в Кавказском корпусе нет», а сам Ермолов «мнит себя оклеветанным». Доверие было частично восстановлено, однако царь уже планировал послать на Кавказ своего любимца Паскевича.
Именно восстание декабристов было воспринято в Тегеране как знак раскола России и удобный повод для реванша за унижение Гюлистана. Тавризский шейх-уль-ислам Муштенда-Мирза-Мехти потрясал Кораном перед носом Аббас-мирзы, вопя, что если тот не поднимет оружия во имя Аллаха, то он сам во главе 10 тысяч мулл пойдет на неверных. Сурхай Казикумыкский клялся бородой, что поднимет против русских весь Дагестан и наводнит лезгинами Восточную Грузию. Эриваньский сардар бил себя в грудь и обещал через два месяца взять Тифлис, бросив в пыль к стопам Аббаса самого Ермолова. Один из тегеранских шейхов приехал к шаху на слоне, ведя за собой толпы нищих тегеранцев и призывая к газавату. Вопрос о войне был фактически решен.
31 июля 1826 года, когда в Петербурге еще не демонтировали виселиц декабристов, 40-тысячная армия Аббас-мирзы без объявления войны вторглась в пределы южных областей России со стороны Эриваньского ханства, заняла Елизаветполь и устремилась отдельными колоннами на Баку, Кубу, Нуху, Тифлис. Но неожиданно застряла под небольшой крепостью Шуша, где русский полковник Реут с незначительным гарнизоном категорически отказался капитулировать, выдержав многодневную осаду, чем парализовал не только наступательный порыв персов, но и волю самого Аббас-мирзы.
Ермолов бросил на перехват отряд князя Валериана Мадатова, который разгромил захватчиков под Шамхором, что позволило снять осаду с Шуши. А затем и разбить Аббаса под Елизаветполем.
В это время к театру военных действий прибыл Паскевич, получивший в пути чин генерала от инфантерии (это уравнивало его в чине с Ермоловым) с формальным подчинением командующему. Однако прославленный генерал прекрасно понимал, что его попросту хотят выжить, и отношения с Паскевичем у него не сложились сразу. Понятное дело, кому предстояло выжить в этой подковерной схватке, и мирить конкурентов в Тифлис прибыл уже генерал Дибич. Он написал императору о неспособности в нынешних обстоятельствах Паскевича заменить Ермолова, ибо тот был доверчив, как девица, и вовсе не знаком с гражданским управлением края. Что в столь неоднозначном регионе было сродни слепоте. Однако Николай уже все для себя решил. В марте 1827 года Ермолов получил отставку, вместе с ним туда же отправили героев последних войн генералов Мадатова и Алексея Вельяминова. Все это сильно задержало ход войны. Но и открыло новые имена. В частности, храбрейшего генерал-адъютанта Константина Бенкендорфа, брата шефа жандармов (тщетно писал ему, что все изветы на Ермолова лживы), который со своим кавалерийским отрядом взял Эчмиадзин и осадил Эривань, который вскоре пал.
Такое развитие событий совершенно выбило из колеи Аббас-мирзу, который стал сдавать город за городом и в итоге стремительного удара генерала Николая Эрнстова лишился своей резиденции в Тевризе со сдачей всей Адербижанской провинции. Где-то теперь был тот легендарный слон и шейх-уль-ислам со своими полчищами мулл?
Осмелевший Паскевич двинул войска на Тегеран, что повергло в шок шаха, который поспешил предложить мир кафирам. 10 февраля 1828 года в деревне Туркманча стороны согласились на мир. В результате «маленькой победоносной войны» Николая I Паскевич же получил титул графа Эриванского. Ермолов – почетную отставку в виде членства в Госсовете. Империя прирезала себе Эриванское и Нахичеванское ханства, получила контрибуцию в размере 10 куруров туманов (20 миллионов рублей), а в образованную Армянскую область переселялись армяне из Ирана.
Последнее сыграло роковую роль в жизни русского министра-резидента (посла) в Тегеране, знаменитого поэта Александра Грибоедова. Он слишком активно взялся за переселение армян, вскрывая многочисленные злоупотребления персидских чиновников, не желавших раскрывать их места жительства, что вызвал против себя всплеск ненависти. В Тегеране умели эти всплески оборачивать в нужное русло. 30 января 1829 года подогретая муллами (уже без слонов) толпа ворвалась на территорию русской миссии в Тегеране. Из 37 членов миссии лишь 15 были военными, которые около часа выдерживали штурм разъяренной толпы, навалив вокруг себя около 80 трупов. Выскочивший с саблей Грибоедов даже не успел ею как следует махнуть – острый камень в висок свалил его наземь. Силы были неравны, и вскоре все 37 русских и армян пали под натиском неистовства толпы. Труп Грибоедова потом смогли опознать лишь по следу на кисти левой руки, оставленному в результате дуэли с незабвенным Якубовичем.
Неистовство, конечно, хорошо, но на Араксе стоит победоносная русская армия, которой пара пустяков перемахнуть через уже разоренный ею же Южный Азербайджан и разобраться с муллами в самой столице Персии. Фетх Али-шах это понимал и срочно выслал в Петербург с нижайшими пардонами младшего сына Хозрефа-мирзу, оценив голову поэта в один из самых крупных алмазов на свете весом в 88,7 карата, который висел в свое время над троном Великих Моголов. Он и получил имя «Шах». О несчастной судьбе посла было забыто.
Однако старая мечта Николая все еще не была осуществлена. Как истинный наследник Петра Великого, он хотел лично поучаствовать в войне (кто ж ему теперь запретит) и побывать на реальном театре боевых действий. Для этого нужна была еще одна война. Благо, по выражению лихого гусара генерала Якова Кульнева, «за что люблю Россию-матушку, что в каком-нибудь ее углу да постоянно воюют».
Николай, в отличие от брата, занял более активную позицию по отношению к защите единоверных греков от турецкой резни (в ходе показательной мясорубки на острове Хиос из 155-тысячного населения осталось лишь 2 тысячи. Остальных либо утопили в крови, либо продали в рабство. Именно эпическое полотно француза Эжена Делакруа «Резня на Хиосе» лучше всяких политиков настроила общественное мнение Европы против турок) и открыто выступил с предупреждением Порте о том, что Россия не намерена спокойно смотреть на агрессию османов против вольнолюбивых эллинов. Предупреждение было отнюдь не голословное – в 1827 году Россия, Англия и Франция подписали Лондонскую конвенцию о предоставлении Греции автономии в составе Османской империи. В Стамбуле на это ответили лишь проклятиями на головы всего греко – фильского триумфирата и отказом признавать конвенцию. Однако время шутить кончилось, к греческому Пелопоннесу отправилась соединенная эскадра союзников под командованием вице-адмирала Эдварда Кодрингтона, в составе которой были восемь русских линкоров и фрегатов. В Лондоне сэра Эдварда инструктировали, что надо лишь провести демонстрацию силы и не ослаблять турок, которые еще очень могут пригодиться для того, чтобы ослаблять русских. Но эти странные славяне контр-адмирала Логина Гейдена в Наваринской бухте на флагманском «Азове» (командир – 29-летний первооткрыватель Антарктиды капитан 1-го ранга Михаил Лазарев), увидев, как турки режут двух парламентеров, вдруг поставили паруса и рванули в самый центр турецко-египетской эскадры капудан-паши Мухаррем-Бея, прямо под жерла орудий береговых батарей. Русский флагман сцепился сразу с пятью фрегатами и за пару часов утопил два из них и корвет, сжег третий фрегат Тагира-паши, заставил выброситься на мель 80-пушечный линкор и пустил ко дну флагмана Мухаррем-Бея. Свирепствовавшего полярника поддержали «Гангут», «Иезекииль» и «Александр Невский», по правому флангу турок утюгами прошлись фрегаты «Проворный», «Константин», «Елена» и «Кастор». Союзники только успевали за славянами.
