«Я предчувствую свои обязанности, скоро узнаю их и сумею их исполнить, – говорил он французскому послу графу Пьеру Лаферронэ. – В 29 лет в обстоятельствах, в каких мы находимся, позволительно страшиться задачи, которая, казалось мне, никогда не должна была выпасть мне на долю и к которой, следовательно, я не готовился. Я никогда не молил Бога ни о чем так усердно, как чтобы Он не подвергал меня этому испытанию. Его воля решила иначе; я постараюсь стать на высоте долга, который Он на меня возлагает. Я начинаю царствование под грустным предзнаменованием и со страшными обязанностями. Я сумею их исполнить».
Однако ломать все это в одночасье было нельзя – так можно и шею свернуть. Тут методы Петра Великого столетие спустя уже не годились. Предстояло чисто по-римски «торопиться медленно». В первую очередь надо было убрать с дороги основной лежачий камень – глухую дворянскую оппозицию реформам.
Николаю предстояла крайне сложная задача: размыть строптивое шляхетство в управлении государством представителями другого сословия, но так, чтобы оно не окончательно ушло в тень, что было бы еще более непредсказуемым, а всего лишь перестало чувствовать себя в безопасности и беспечности, затевая игры в масонство и якобинство. Одинаково глупо было зажать дворянство, чтоб пикнуть не смели без государева слова (подобно Павлу I), и совершенно отпустить вожжи (подобно Александру I). В первом случае был риск получить «апоплексический удар», во втором – Сенатскую площадь.
Следовало, не отстраняя «голубую кровь» от управления, разбавить ее значительным процентом людей со стороны. Не связанных сословными узами друг с другом, но всем обязанных тому, кто их втащил во власть по всей управленческой вертикали.
Выбор был невелик: купечество исключалось, у него иные задачи; духовенство тем более – усердное служение Господу в пользу царствующего дома и так было сродни службе в армии; нарождающаяся буржуазия была едва заметна и всерьез не воспринималась в крестьянской стране. Оставалось только нечто среднее между ними – разночинцы. Низшие придворные, статские и отставные воинские служители, не записанные ни в купеческие гильдии, ни в цехи, дети из семей, получивших право личного дворянства, однодворцы, верхи мещанства, интеллигенция, чиновники – «крапивное семя». Не имея реальной власти на местах и надежных источников дохода, они, в свою очередь, имели значительную энергию и потенциал для отвоевания собственного места под солнцем. Их «пробивная способность» была куда выше, чем у изнеженных и обеспеченных поместных дворян, за пределами воинской службы вообще утративших всякую инициативность и наполнявших свою жизнь сибаритством и погоней за острыми ощущениями. Откуда лишь шаг был до вредных и вольнодумных мыслей.
Разночинцам же некогда было предаваться благостному безделью – требовалось бороться за выживание и благополучие. Вот им и надлежало стать противовесом заплывшему жиром дворянству в органах власти на местах. Именно из них необходимо было создать работоспособную машину, которая и станет проводником указов и идей императора во всех медвежьих углах огромного государства. Без такого глобального аппарата создание нового кодекса теряло всякий смысл, его попросту некому было бы проводить в жизнь и следить за исполнением законов.
Однако для создания аппарата необходим был четкий порядок. В этом Николай убедился, начав личную ревизию присутственных учреждений, что повергло его в настоящий шок. Выяснилось, что в Петербурге ни одна касса никогда не проверялась, денежные отчеты составлялись с потолка, а чиновники периодически растворялись на бескрайних просторах империи с сотнями тысяч казенных рублей. В судебных местах император обнаружил 2,8 миллиона незавершенных дел, по которым за решеткой сидело свыше 127 тысяч человек. Сенатские указы просто игнорировались и клались под сукно.
Николай учинил разнос губернаторам за бардак на подведомственной территории. Сенат определил им годичный срок для разгребания своих авгиевых конюшен. Но государь, ознакомившись с этим решением, росчерком пера сократил срок до трех месяцев, пообещав нерадивым исправление в теплых краях, поближе к декабристам.
Порядок в госучреждениях был необходим как воздух. А поскольку для придания строгого порядка и надлежащей иерархии этому аппарату иной формы эффективного управления, кроме военной, Николай не знал (да ее и не существовало в природе), логично было бы придать ей милитаризированный характер. Вплоть до ношения мундиров. (Сам государь въедливо вникал в любую мелочь, касаемую разработки вицмундиров, обшлагов рукавов, отворотов, знаков отличия, наград и пр. Вспомним, «Тот самый Мюнхгаузен» – не такая уж и фантастика.) Пусть даже не по содержанию, а по форме милитаризированный – вицмундир дисциплинирует и приводит мозги в порядок. Даже у лиц, сроду строем не хаживавших.
«Мундир иметь всем членам (Государственного совета. – Авт.) не военным зеленый с красным воротником и обшлагами, с шитьем по классам по воротнику, обшлагам и карманам, а председателю и по швам, а пуговицы с гербами. Вседневный мундир тот же, но с одним верхним кантом по воротнику, обшлагам и карманам».
Некоторые ведомства были полностью военизированы – горное, лесное, путей сообщения. К концу царствования Николая во главе 41 из 53 губерний стояли военные. «Здесь порядок, строгая безусловная законность, – радовался государь, – никакого всезнайства и противоречия, все вытекает одно из другого. Я смотрю на всю человеческую жизнь только как на службу, так как каждый служит».
Именно тогда появилось выражение не «работать», а «служить», «идти на службу». Идеал Николая – Чиновник, Служащий Согласно Инструкции. Государь сам считал себя первым слугой империи и не понимал, почему другие должны быть «служивыми».
Основой для аппарата стала собственная Его Императорского Величества канцелярия, которая именно при Николае приобрела свою законченную форму. Ранее она лишь номинально присутствовала как орган власти, не играя заметной роли в государственном управлении, а занимаясь лишь делами, которые интересовали лично государя. Своего же самодержавного апогея как четкая структура центрального управления она достигла именно при третьем сыне Павла I.
Ее Первое отделение было отведено для личных дел государя и занималось подготовкой высочайших указов, приказов и рескриптов, контролем за их исполнением, представлением государю докладов и прошений. Со временем при нем был образован особый инспекторский Департамент гражданского ведомства для заведования личным составом гражданских чинов. Во главе него был поставлен археолог и писатель, капитан 1-го ранга Николай Муравьев.
Второе отделение было создано 4 апреля 1826 года специально для законотворческой деятельности (вместо ни шатко ни валко функционирующей при Госсовете «комиссии для составления законов»). Его управляющим император назначил своего учителя-правоведа Балугьянского. Не потому, что тот был семи пядей во лбу. Наоборот – ему надо было как-то под благовидным предлогом привлечь к кодификации «мозг реформ» – реабилитированного следствием по делу декабристов Михаила Сперанского. Его многие не любили при дворе, а с этим даже императору еще приходилось считаться. Именно благодаря этому отделению был дан настоящий толчок развитию юридической науки в России, так как именно студенты профильного факультета Петербургского университета, а также студенты Петербургской и Московской духовных академий проходили здесь практику.
