Первая – внушает честным людям безопасность, вторая же – пугает их и удаляет от престола.
Итак, первое и важнейшее впечатление, произведенное на публику этой полицией, будет зависеть от выбора министра и от организации самого министерства; судя по ним, общество составит себе понятие о самой полиции.
Решив это дело в принципе, нужно будет составить проект, который по своей важности не может быть составлен поспешно, но должен быть результатом зрелого обсуждения, многих попыток и даже результатом самой практики.
Деньги на бочку
Кровь любых реформ – деньги. В российской казне традиционно зияли громадные бреши, а две войны их расширили до размеров озоновых дыр в атмосфере. Только турецкая война стоила России 120 миллионов рублей серебром. Чрезвычайно дорого обошлась и кампания.
Империя нуждалась в средствах для развития промышленности, чтобы хотя бы не угнаться, а просто не отстать от стремительно набиравших капиталистический ход Англии, Франции, Германии. Во главе финансового ведомства в России всегда стояли весьма неоднозначные личности, которых близость к большим деньгам редко оставляла равнодушным и поневоле совращала предаться казнокрадному блудодейству. Тем более что способов для этого с частыми войнами империи было предостаточно. К примеру, таким был предпоследний александровский министр финансов граф Дмитрий Гурьев. Его подсадили в Минфин тогдашние «молодые реформаторы» (Виктор Кочубей, Николай Новосильцев, Павел Строганов), к кружку которых он был близок благодаря протекции князя Потемкина-Таврического и его друзей. Сперанский протолкнул на пост министра, ибо тот вовремя заявил себя сторонником его реформаторских идей. Однако, по отзывам современников, «обладал умом неповоротливым, и ему трудно было удержать равновесие суждений». Его усилиями в империи были повышены питейная, соляная, медная, гербовая, вексельная и паспортная пошлины, введены сборы на пиво и табак. А после жуткого разора Наполеоновских войн в 1819–1820 годах введена винная монополия в 20 губерниях.
К тому же с 1807 по 1816 год в обращение было выпущено более 500 миллионов бумажных рублей, что при огромных затратах на войну привело к падению курса национальной валюты с 54 до 20 копеек серебром. В 1820 году за рубль крупным серебром платили 4 рубля ассигнациями, мелким серебром – 4,2 рубля, медью – 1,08 рубля. Крестьянин, продавая на рынке сено, получал за него 3,35 за серебряный рубль и тут же покупал сукно на тот же рубль уже за 3,6 ассигнациями. Массовое изъятие и уничтожение ассигнаций для поднятия ценности номинала в последние годы правления Александра (240 миллионов из 836 миллионов рублей) так ни к чему и не привели. Для выхода из «ассигнационного» тупика и восстановления реальной стоимости рубля Минфин прибег к заключению процентных займов на крайне тяжелых условиях, что навесило на казну еще и выплаты по завышенным процентам.
На инфляцию повлияло и то, что накануне вторжения Наполеон приказал напечатать в Варшаве (аферу организовывали лично министр иностранных дел Франции Юг Бернал Море, герцог Бассано и банкир Френкель) до 20 миллионов ассигнациями, достоинством в 100, 50, 25 рублей и нелегально ввести их в Россию для подрыва экономики. Во время вторжения французы щедро раздавали своим сторонникам направо и налево «варшавские рубли». Дабы не сеять панику, пришлось Минфину их без шума изымать и обменивать на настоящие, добровольно неся ощутимый ущерб для бюджета.
Но и без этих неприятностей Гурьев быстро сориентировался, что может загреметь со своего поста, и вовремя перепрыгнул под крыло Аракчеева, быстро предав благодетеля Сперанского. Успокоившись, Гурьев всегда держал нос по ветру и раздавал субсидии только нужным людям и крупным сановникам, благодаря чему продержался на своем посту 11 лет. Зато не брезговал граф запустить руку в казну, экономя на крестьянах во время голода в Белоруссии и покупая при этом имение за 700 тысяч рублей. После чего уже не выдержал император и попросил графа уйти подобру-поздорову, оставив себя в истории страны лишь как изобретателя рецепта гурьевской каши.
Ситуация изменилась, когда в кресло министра сел Егор Канкрин. Это была редкая удача для империи, когда ее деньгами заведовал действительно умный и добросовестный чиновник. Он прославился еще в ходе Наполеоновских войн, когда, к удивлению многих, будучи генерал-интендантом действующей русской армии в заграничных походах, умудрился так вести хозяйство, что из 425 миллионов рублей, запланированных на содержание войска в 1813–1814 годах, потратил менее 400 миллионов. Он так провел расчеты с союзниками, что выплатил им за военные поставки всего 60 миллионов рублей вместо требуемых ими 300 миллионов, убедительно доказав несостоятельность притязаний союзников, мечтавших слупить с удачливых русских дополнительную прибыль. Надо полагать, за то, что ходили на Русь вместе с Наполеоном в составе «двунадесяти языков». Именно он начал беспощадную борьбу с коррупцией в интендантствах, не позволяя обкрадывать солдат и совать им гнилое сукно и заплесневелые сухари. Может, поэтому и дошагала армия до Парижа без эпидемий и истощений.
В августе удачливый интендант произведен в генерал-лейтенанты, а через год выгодно женился на Екатерине Муравьевой, родственнице супруги военного министра Барклая де Толли. Тогда же уже ссыльный Сперанский направил Александру письмо, в котором заметил, что единственным человеком, способным заведовать русскими финансами, является Канкрин.
Однако вместо этого интендант угодил в отставку. Узнав, что в 1818 году император поручил Аракчееву составить план постепенного освобождения крестьян, тут же представил «Записку» на эту тему, которая сочтена была вольнодумной, а ее автор – опасным. Однако именно Аракчеев настоял на возвращении талантливого и, главное, ЧЕСТНОГО генерал-лейтенанта, что особенно ценил фаворит, лично сроду взяток не бравший.
Когда пал Гурьев в 1822 году, естественным преемником его оставался Канкрин, усилиями которого был введен новый таможенный тариф, защищавший внутренний рынок от иностранных товаров. В первую очередь от английских. Канкрин полагал, что в данный момент для России было необходимо прежде всего иметь в виду развитие национальной самостоятельности, а при системе свободной торговли неконкурентоспособная отечественная промышленность была обречена на полную зависимость от бывших союзников и вечных соперников с туманного Альбиона.
Однако и льготы нарождавшимся российским фабрикантам не были гарантированными. Здесь надо было к протекционизму подходить с головой, ибо заградительный тариф 1819 года, по выражению Канкрина, просто «убил у нас фабричное производство».
Получив вместе с портфелем министра бюджет-банкрот, императора-мистика и толпу недоброжелателей, недовольных возвышением «чистоплюя», Канкрин понимал, что поддержку ему может оказать только его безупречная репутация и добросовестная работа по спасению казны. Он прекратил практику невыгодных займов и одновременно перестал печатать «пустые» ассигнации, прибегнув к строжайшей экономии государственных расходов (благо опыт на этом поприще огромный и успешный). А для этого он беспощадно урезал бюджеты различных ведомств, облагодетельствованных Гурьевым, что создало вокруг него всеобщую атмосферу враждебности.
