Пушкин писал: «Не могу не заметить, что со времен восшествия на престол дома Романовых у нас правительство всегда впереди на поприще образованности и просвещения. Народ следует за ним всегда лениво, а иногда и неохотно».
Однако для продвижения вперед на пути капиталистического развития России нужны были не только образованные люди, но и специалисты и в узких отраслях. Ход жизни требовал грамотных чиновников, инженеров, агрономов, врачей, учителей, и правительство Николая I откликалось на эти насущные требования, развивая широкую сеть начальных, средних и высших учебных заведений. Количество гимназий в эти годы значительно увеличилось, а число учащихся в них почти утроилось. В Петербурге был восстановлен Главный педагогический институт, открыто Высшее училище правоведения для подготовки юристов, а Технологический институт выпускал инженеров. Начали работу Строительный институт, Земледельческий институт, Межевой институт в Москве и др. При новом министре просвещения (Уваров стал им в 1833 году) число студентов стало повышаться в первую очередь за счет разночинцев, которых принимали в университеты благодаря их блестящим способностям, но в силу бедности обучаемых на государственный счет («казенный кошт»). Получила широчайшее распространение практика заграничных стажировок русских студентов. В 1828 году в Петербурге были открыты Институт инженеров путей сообщения и Главный педагогический институт. В 1846 году в Киеве открывается университет имени Святого Владимира. В написанном лично Николаем уставе Академии естественных наук говорилось, что «она старается расширить пределы всякого рода полезных человечеству знаний… имеет попечение о распределении просвещения. Она обращает труды свои непосредственно в пользу России, распространяя познания о естественных произведениях империи». По высочайшему повелению были оборудованы обсерватории в Казани и Киеве, приведена в порядок устаревшая обсерватория в Москве, а также выстроена новая близ Северной столицы. В указе императора говорилось о том, что, «желая споспешествовать успехам Астрономии в Империи Нашей, повелели Мы соорудить в окрестностях Санкт-Петербурга, на Пулковской горе, Главную Астрономическую Обсерваторию и снабдить ее полным прибором совершеннейших инструментов». Именно в «темные николаевские годы» пышным цветом расцвели научные общества – Российское общество естественных наук, Географическое общество в Петербурге, Одесское общество истории и древностей, различные археографические комиссии для изучения памятников старины, разбора и издания древних актов и т. п. Царь поддерживал научные издания, заботился об их направлении и регулярно знакомился с соответствующими отчетами. Так, при прочтении одного из подобных отчетов монаршее внимание было обращено на «тот утешительный факт, что большинство одобренных произведений относилось к отечественной истории, к разработке нашего родного языка и к изучению юридического и общественного быта России». Иными словами, Академия наук жестко шла в русле правительственного курса на исследованиях в области именно русской истории и языковедения.
Понятно, что преподавание в учебных заведениях разного уровня велось сугубо в нужном направлении. Не дай бог, чтобы не появлялись ростки вольнодумства и излишнего «умничанья». Студенчество должно служить – служить Отечеству в конце концов, в этом предназначение каждого верноподданного. Злорадный маркиз де Кюстин вынужден был заметить: «Необходимость вечно побеждать самого себя, чтобы властовать над другими, быть может, объясняет чрезмерный патриотизм императора Николая».
Однако и здесь необходим был нужный баланс. Идеология требовала не только усредненного образования и правильного направления, но и хитрого лавирования между крайностями. В частности, нужного объяснения, какие из новомодных течений в русской общественной жизни для империи правильнее – славянофильство или западничество. А может быть, и ни то и ни другое.
Западничество тяготило уже само по себе, ибо предлагало подражать тем, от кого Николай отмахивался, как от чумы, – Европе. Но у западников был «козырной туз» – Петр Великий, от которого уже император не мог отмахнуться. Да и западники тоже были различные. К примеру, Александр Герцен, Николай Огарев боготворили Францию как родину революций. Но тот же Михаил Бакунин, Михаил Катков, Николай Станкевич, наоборот, презирали ее за деспотизм. Западники Николай Грановский и Василий Боткин были вообще против европейской политической системы как неподходящей к российским реалиям, хоть и ведущим вперед по пути прогресса. Западников швыряло в теории от коммунизма Карла Маркса до анархизма Пьера Жозефа Прудона и либеральной демократии Алексиса де Токвиля. В России они затеяли отчаянную публицистическую борьбу, самовыражаясь в журнале «Отечественные записки» Виссариона Белинского, на страницах которого воевали с патриотами Фаддея Булгарина (журнал «Северная пчела»), тогдашним «глянцем» Осипа Сенковского («Библиотекой для чтения»), официальными народниками Михаила Погодина («Москвитянин»).
К западникам причисляли себя и цвет русской литературной жизни – Николай Гончаров, Иван Панаев, Павел Анненков (первый биограф Пушкина), Иван Тургенев, Михаил Лермонтов, Константин Кавелин, Яков Полонский, историк Сергей Соловьев. Они полагали, что, основываясь на признании изначального единства человечества и закономерностях его исторического развития, Россия неизбежно должна пройти теми же историческими путями, что и ушедшие вперед западноевропейские народы.
Им оппонировали славянофилы, задававшиеся вполне логичным вопросом: «А оно нам надо?» Идти вослед за Западом, откуда не менее, чем с Востока, веяло на Россию тленом и разрушением, было весьма сомнительным удовольствием. По их мнению, Запад давно сгнил, там царствует бездуховность и зло. Он умирает, добиваемый революциями и «французской болезнью». А у нас вера, соборность, община против европейского индивидуализма, запертого в скорлупе личной собственности. Может ли республика нищих санкюлотов-индивидуалистов, где каждый за себя, быть лучше монархической России, где «все народы едины суть» и готовы жизнь положить за други своя? Идеи Святой Руси для родного мужика должны быть куда ближе идей свободы, равенства и братства в нищете и разложении. Славянофилы считали монархию единственно приемлемой для России формой государственного устройства, выступая за созыв Земского собора, связывая с ним надежду на разрешение противоречия между «властью» и «землей», возникшее в России в результате реформ Петра – «великого гения, мужа кровавого». Известный славянофил Иван Киреевский писал: «Все, что препятствует правильному и полному развитию Православия, все то препятствует развитию и благоденствию народа русского, все, что дает ложное и не чисто православное направление народному духу и образованности, все то искажает душу России и убивает ее здоровье нравственное, гражданское и политическое. Поэтому, чем более будут проникаться духом Православия государственность России и ее правительство, тем здоровее будет развитие народное, тем благополучнее народ и тем крепче его правительство, и вместе с тем оно будет благоустроеннее, ибо благоустройство правительственное возможно только в духе народных убеждений».
К славянофилам себя причисляли известные общественные деятели Алексей Хомяков, Юрий Самарин, Алексей Кошелев, Константин и Иван Аксаковы, Иван и Петр Киреевские. Из известных творческих деятелей на славянофильских позициях стояли поэты Федор Тютчев, Николай Языков, этнограф Владимир Даль. Славянофилом был и министр народного просвещения адмирал Александр Шишков, который в припадке своеобразной любви к родине еще в 1809 году предлагал заменить иностранные слова на исконно русские: «оратор» на «краснослов», «калоши» на «мокроступы», «аудитория» на «слушалище», «бильярд» на «шарокат» и пр.
