Все валили в кучу у Александровской колонны. Знамена отнесли в Адмиралтейство. Из Дворцовой церкви удалось спасти всю ее богатую утварь, ризницу, образа с дорогими окладами, большую серебряную люстру, святые мощи. Из Георгиевского зала трясущимися руками вытянули тяжелый императорский трон, государевы регалии и бриллианты.
Николай горько смотрел на символы власти, но как-то не догадался поставить у них караул. А присутствующие не догадались, что любой лихой варнак в тот момент мог оставить империю без скипетра и державы. В пламени погибало великое творение Варфоломея Растрелли, Джакомо Кваренги, Карла России, Василия Стасова. А он – самый могущественный государь Евразии – не может его спасти.
На цыпочках подкрался Бенкендорф: «Ваше величество, огонь подбирается к вашему кабинету, не пора ли выносить из него важные государственные бумаги?»
Рассвирепел: «Пошел ты… – Он сказал куда, гвардейским языком владел в совершенстве. – Это у тебя кабинет завален недописанными бумагами, а я любой вопрос разрешаю сразу, и все бумаги с моего стола мгновенно следуют к исполнению». Очень вовремя – рухнула телеграфная вышка с крыши, прямо в императорский кабинет.
Дворец горел, император метался между колонной и входом. Увидел, что преображенцы уже в дымящих шинелях пытались оторвать раму громадного екатерининского зеркала.
«Дураки, вы же сгорите!» – заорал, перекрикивая треск рушащихся балок. Усачи ни в какую: «Так ить государево имущество (в дыму не видели, с кем говорили), низзя оставлять».
Вынул из шинели театральный бинокль и со всего маху запустил им в зеркало. Кррра-хх. Разогретое венецианское стекло лопнуло под могучей дланью. «Вали отсюда, служивые! X… с ним».
Грохнуло сзади – обвалился прогоревший потолок второго этажа. На первый этаж вместе с ним сверху хряпнулся черный, как Вельзевул, обер-полицмейстер Сергей Кокошкин. Вытащили на шинелях, вывалили прямо в сугроб, тот еле шевелил распухшими губами. Оттерли снегом. Все пытался обугленной рукой отдать честь императору.
Рядовой 10-го флотского экипажа Нестор Троянов и столяр интендантского ведомства Абрам Дорофеев через горящий коридор забежали в Дворцовую церковь, где уже тлел иконостас. «Спас горит, Нестор, спасай Спаса». Лестница доставала едва до половины иконостаса, один другому сел на шею. Вцепился в святой образ, как в спасательный круг. «Держи, Абраша!» Крестясь и целуя лик, со сгоревшими бровями и ресницами, задыхаясь и надсадно кашляя от дыма, шатаясь, вдвоем для верности держась за милую доску, выплеснулись на свет божий прям под ноги Николаю. Поднял обоих, расцеловал. По 300 рублев каждому из героев, служивого – в гвардию.
Круто развернулся на каблуках – солдат не хватает, все валятся с ног. Пусть народ войдет в святая святых, может, удастся спасти еще что. Просить долго не надо было – толпа рванула, как на последний штурм. «Гей, православные, айда спасать рухлядь анпиратора. Только, чур, не воровать».
Растопили лед в пожарных рукавах – на огромный насос навалилось сразу 40 человек. Тем временем на крыше вовсю колотили мастерками – саперы в аврале заканчивали отсекающую стену к Эрмитажу. При этом разрушая уже тлеющие перегородки к нему.
Вынесли много православные, гора вещей сугробилась у Александровской колонны. Но и самим досталось от «генерала Пожара». Офицер-преображенец Дмитрий Колокольцев потом вспоминал: «И вот когда разбирались эти кучи, представлялись сцены душу раздирающие. Множество трупов людей обгорелых и задохшихся было обнаружено по всему дворцу. Находили иных людей заживо похороненных, других обезображенных и покалеченных. Мы не могли без ужаса выслушивать рассказы наших солдат о том, в каких положениях они находили своего брата солдата… Я тоже помню, между прочим, фигуру одного обгоревшего солдата. Это был настоящий черный уголь, в нем положительно ничего невозможно было признать, кроме человеческого контура». Отметим, что всем родственникам погибших Николай приказал выплачивать пенсии.
Великий поэт Василий Жуковский писал: «Государь был повсюду, к нему одному были устремлены глаза, исполненные доверия. Он сам всем руководил и направлял помощь туда, где еще можно было сопротивляться огню. Император Николай I везде являлся первым и уходил только тогда, когда уже не оставалось никакой возможности противостоять рассвирепевшей стихии. Видя перед собой самоотверженный пример государя, так же мужественно вели себя и все остальные – от генерала до простого солдата».
Важнейшая деталь: когда на Дворцовой площади пожар достиг апогея, Николаю сообщили, что в другом конце столицы, в Галерном селении, где обитало в основном беднейшее население, тоже вспыхнул пожар. Царь-погорелец распорядился часть пожарной команды во главе с цесаревичем Александром отправить туда. В тот момент, когда горел ЕГО СОБСТВЕННЫЙ ДОМ. Такой вот тиран и деспот правил тогда Россией. Где ты, Герцен, видел ли ты это?
Беспримерный подвиг простых людей позволил спасти от огня всю Галерею 1812 года, отстоять Эрмитаж, полотна старых мастеров, висевшие во дворце. При этом, заметим, НЕ БЫЛО ЗАФИКСИРОВАНО НИ ОДНОЙ КРАЖИ.
Случился анекдотический казус. Один из солдат второпях спер царский кофейник, думал продать его в Питере. Этот эпизод прекрасно описал в своей миниатюре блистательный русский прозаик Валентин Пикуль. Никто не хотел покупать безделушку, ибо на нем четко сиял царский герб. Гоняли его отовсюду, даже из распоследних кабаков: «Вали отсюда, воровская морда! А то накостыляем!» Бродил как неприкаянный, пока не взяли его за шкирку и не сволокли в полицию. Официальное заключение Бенкендорфа звучало так: «Кроме этого кофейника, ничего не было ни похищено, ни потеряно из всей гигантской груды драгоценного убранства дворца, которая и валялась под открытым небом на площади, доступная всем и каждому».
Дворец горел еще двое суток – 18 и 19 декабря. Точнее, догорал, обугленные останки царского величия дымились посреди императорской столицы. Августейшие погорельцы тем временем нашли приют в Елагинском дворце. Жуковский писал, «с какой печалью встречали петербуржцы 1838 год. Не пришли они, по старинному обычаю, в Зимний дворец, где обычно собиралось до двадцати тысяч гостей, чтобы поздравить царя своего с наступающим Новым годом. Приходить было некуда: великолепнейшего здания Северной столицы больше не существовало».
Интересно, что только два человека были названы «стрелочниками» – вице-президент гоф-интендантской конторы Щербинин и командир дворцовой пожарной роты капитан Щепетов. Первого признали виновным в том, что его контора не имела подробных планов деревянных конструкций дворца, а второго – что он недооценил пожароопасность деревянных конструкций. И тот и другой были уволены в отставку.
Восстановили гордость империи вообще в рекордный по всем тогдашним мировым меркам срок – за год. Это было делом чести лично самого Николая. Приказ – ничего не жалеть для восстановления, выделили 8 миллионов рублей (Канкрин закрыл глаза, но дал без разговоров). Уже до Нового года дворец был покрыт строительными лесами, на которых обезьянами карабкались ЕЖЕДНЕВНО от 6 до 8 тысяч рабочих. Они перекладывали свинцовые водопроводные трубы, возводили брандмауэры и новые каменные и чугунные лестницы, кованые и железные двери и ставни, заменяя повсюду дерево чугуном, железом, кирпичом и керамикой. И везде дерево заменяли железом, чугуном и кирпичом, отодвигали от стен и заново перекладывали печи, возводили новые дымоходы. Только на эти нужды расходы превысили 100 тысяч рублей.
