Сам Николай называл свои похождения «васильковыми дурачествами». В качестве примера такого «дурачества» рассказывали такой характерный анекдотец. Николай любил по утрам один гулять по Дворцовой набережной, проходя ее по нескольку раз взад и вперед. При этом не терпел, когда кто-то его охранял, предпочитал защищаться инкогнито. Во время одной из прогулок его внимание привлекла девушка с нотами. Встретив ее несколько раз, император решил с ней поговорить. Познакомился (оказалась учительницей музыки, дочерью простого преподавателя немецкого языка), покорил обхождением, набился в гости. Отправился по указанному адресу на улице Гороховой в дом провиантмейстера, думая, что девушка не знает, кто он. Поднялся по лестнице. Стучит, дверь открывает кухарка и говорит, что не велено никого принимать – ждут государя.
– У нас все как есть приготовлено… И закуска… и ужин… и фрухты куплены!
– И всем этим твоя барышня распорядилась?!
– Да!.. Она у нас всюду сама, королева, а не барышня!
– Ну, так скажи своей… королеве-барышне, что она дура!.. – произнес государь, развернулся и ушел.
Другой анекдотец был не столь уж радужен. Как-то император увлекся молодой и красивой супругой офицера Преображенского полка князя Алексея Несвицкого, известного гуляки и повесы, Софьей. Как и полагается в таких случаях, сделал непристойное предложение. К его удивлению, княгиня стала в позу и гневно отвергла домогательства. Николай посуровел, но, обнаружив наконец «порядок» в супружеских отношениях, сам устыдился. Однако каково же было его удивление, когда из Третьего отделения императору донесли, что эта Пенелопа уже давно «махается» с флигель-адъютантом Адольфом Бетанкуром. В данном случае самого императора оставили в круглых дураках, а этого Николай не прощал никому и никогда. Бетанкур это прекрасно знал, поэтому рассудил здраво – «хорошеньких женщин много, а император один, и через графа Адлерберга довел до сведения государя, что он готов навсегда отказаться от связи с княгиней Несвицкой, лишь бы не лишаться милости государя». Рвение император оценил и к Бетанкуру претензий не имел, хотя на княгине поставил огромный и жирный крест.
Отыграться шанс судьба ему предоставила лишь через много лет, когда постаревшая и подурневшая княгиня подала прошение на высочайшее имя с просьбой о материальной помощи. Злопамятный Николай лично соизволил высочайше начертать на прошении: «Этой?! Никогда… и ничего». С самодержцем нельзя играть в эти игры.
Третий анекдотец не менее забавен. За три дня до своей роковой дуэли Александр Пушкин встретился с Николаем. Барон Корф так описывал это, присутствуя на совместном обеде с графами Орловым и Вронченко: «В связи с начавшимся разговором о лицее, речь за столом зашла и о Пушкине, и Николай стал рассказывать о разговоре с поэтом в дни коронационных торжеств и о самовольном отъезде его на Кавказ, а в заключение сказал: „Под конец жизни Пушкина, встречаясь часто в свете с его женою, которую я искренно любил и теперь люблю, как очень добрую женщину, я советовал ей быть сколь можно осторожнее и беречь свою репутацию и для самой себя, и для счастья мужа, при известной его ревности. Она, верно, рассказала это мужу, потому что, увидясь где-то со мною, он стал меня благодарить за добрые советы его жене. „Разве ты мог ожидать от меня другого?“ – спросил я. „Не только мог, – отвечал он, – но, признаюсь откровенно, я и вас самих подозревал в ухаживании за моею женой“».
Наставлял ли рога Николай самому поэту, об этом ничего не известно. Сам государь это не подтверждал, образ же жизни Натальи Гончаровой настолько двусмыслен, что можно подозревать что угодно. В любом случае безумно ревнующий супругу и к телеграфным столбам Пушкин автоматически включал в «список подозреваемых» и самого успешного любовника империи. Хотя как раз Николай, напротив, наставлял воздушную Натали на путь истинный, предупреждая, что та должна «беречь свою репутацию и для самой себя, и для счастья мужа».
Интересно, что карьеру в России можно было вполне делать, используя эти «васильковые шалости». К примеру, Бетанкур показал, как именно. Его опытом воспользовался Петр Клейнмихель, иных шансов на продвижение у которого из-за близости к Аракчееву не было никаких. Не помогали даже родственные связи с Варварой Нелидовой. Граф выбрал самый парадоксальный способ продвижения по службе. Он женился вторым браком на бездетной вдове Клеопатре Хорват. Да и сам генерал-адъютант тоже в этом смысле мало радовал прекрасный пол – первая жена ушла от него со скандалом из-за того, что тот «не мог сделать ей детей».
Зато теперь дело пошло на лад. Парочка вдруг стала на редкость плодоносной, выстреливая детей картечью. За короткое (даже слишком короткое) время у четы появились пять сыновей и три дочери. При дворе катались со смеху, зная, в чем дело. Когда у очередной пассии Николая знаки внимания императора становились слишком очевидными, мадам Клеопатра подвязывала к талии подушку и уверяла хохочущих придворных, что «граф Петр Андреич дюже боек на это дело». Бойкий граф послушно принимал следующего бастарда, давая ему-ей собственную фамилию. О благополучии их заботился сам император, резко выдвинув самоотверженного Клейнмихеля в военные министры, главноуправляющие путями сообщения и публичными зданиями. Заметим, что ни один из них позднее не был включен в «Российскую родословную книгу» как сын-дочь так и оставшегося бездетным графа. Но вот именно эта игра стоила свеч.
Могучая энергия Николая поражала и восхищала всех окружающих. Фрейлина Александра Смирнова так заметила в 1845 году в своем дневнике: «В 9-м часу после гулянья он пьет кофе, потом в 10-м сходит к императрице, там занимается, в час или полвторого опять навещает ее, всех детей, больших и малых, и гуляет. В 4 часа садится кушать, в 6 гуляет, в 7 пьет чай со всей семьей, опять занимается, в десятого половина сходит в собрание, ужинает, гуляет в 11. Около двенадцати ложится почивать. Почивает с императрицей в одной кровати… Когда же царь бывает у фрейлины Нелидовой?»
Возможно, это и было главным государственным секретом Российской империи.
Жандарм-рыцарь
В 1830 году Николай I опубликовал «Ма confession» – некое подобие своего политического кредо, где заявлял, что «Россия – держава могущественная и счастливая сама по себе; она никогда не должна быть угрозой ни для других соседних государств, ни для Европы». Правда, забыл монарх добавить, что только в том случае, если Европа не будет посягать на тот сложившийся в мире статус-кво, который и был освящен постбонапартистским «союзом трех императоров» в 1815 году. А также на внедренную Николаем российскую доктрину «noli me tangere – не тронь меня».
Однако времена изменились, Европа была уже не та. Победители Наполеона превратились в обычных политических недругов, «вечные интересы» уступили место «вечному миру». Причем угрозу уже представляла для политиков Европы сама Россия, пребывающая в эйфории от своих военных побед.
Под чутким внешнеполитическим руководством Нессельроде император вообще вокруг ничего не замечал. Его экспресс несся от победы к победе. Сокрушена Франция, Персия, Турция, Польша, огнем и мечом армия прогулялась по Кавказу. Дипломатия добыла независимость Греции, ввела в сферу своих интересов Дунайские княжества и Закавказье.
