Каков был характер сбора варяжской дани? Судя по всему, он заключался в походах вооруженной дружины для сбора пушнины с местного населения, порой мало отличавшихся от грабежа. Даже если существовали какие-то установления по нормам сбора дани («от дыма», т. е. от одной семьи), всегда имелся соблазн, воспользовавшись силой, захватить что-нибудь сверх положенного. Подобные, зачастую хищнические, походы за данью нередко вызывали сопротивление местного населения. Одним из таких выступлений, очевидно, и стало датируемое летописцем под 862 г. изгнание варягов.
Несмотря на первоначальный успех, перспективы восставших выглядели не слишком радужно: уже в ближайшее время можно было ожидать карательного похода варягов и еще большего разорения. В этих условиях среди местных племен начались смуты. Показательно то, что в дальнейшем обсуждении возможных последствий не приняли участие представители географически самого далекого племени меря. Во всяком случае, летописец не упоминает мерю при выработке дальнейших действий восставших.
Но и варяги не представляли собой единого целого, подразделяясь на отдельные группировки, которые перечисляет летописец: «Сице бо зваху тьи варязи русь, яко се друзии зъвутся свие [шведы], друзии же урмане [норвежцы], анъгляне [англичане], друзии гъте [готландцы], тако и си»
[232]. Выходом из данной ситуации могло бы стать противопоставление одной из варяжских группировок другой. К одной из них – руси – и направились послы. Именно русь и могла стать тем щитом, который обеспечил бы безопасность славянских племен и их соседей.
Рюрик, его происхождение
Согласно «Сказанию о призвании варягов», выбор новгородских словен и их союзников остановился на князе Рюрике. Начальная летопись не дает четкого ответа на вопрос: кем являлся Рюрик на момент своего приглашения – самостоятельным князем или же предводителем дружины наемников, призванной для защиты от других подобных искателей богатства?
Поскольку «Сказание о призвании варягов» прямо говорит о приглашении Рюрика с братьями, вполне обоснованным будет предположение о наличии племенной верхушки у местных племен. Начиная с XV в. в новгородских летописях (Новгородской первой, Софийской первой, Новгородской четвертой) появляется упоминание о первом новгородском посаднике или старейшине Гостомысле, чье имя открывает длинный перечень новгородских посадников
[233].
В еще более поздних летописях он называется инициатором призвания варягов. Воскресенская летопись (XVI в.) сообщает: «И въ то время въ Новеграде некый бе старейшина именемъ Гостомысль, скончаваеть житие, и созва владалца сущая съ нимъ Новаграда, и рече: „советъ даю вамъ, да послете въ Прускую землю мудрыя мужи и призовете князя отъ тамо сущих родовъ“»
[234].
Наиболее детальные сведения о Гостомысле содержатся у историка XVIII в. В.Н. Татищева, который взял их, по собственному признанию, из не дошедшей до нас так называемой Иоакимовской летописи. О ее находке сам Татищев рассказывает, что один из его свойственников через третьи руки прислал ему тетради, в которых говорилось о начале русской истории: «сии тетради видно, что из книги сшитой выняты… письмо новое, но худое, склад старой, смешенной с новым, но самой простой и наречие новогородское». Летопись начиналась, как и у Нестора, с перечня народов, но далее следовали такие подробности о древних славянских князьях, которых у первого русского летописца не было. В частности, автор выводил их от мифического князя Словена. Его далеким потомком являлся словенский князь Гостомысл. Размышляя над тем, кто мог быть автором данного текста, В.Н. Татищев приписал его перу новгородского епископа Иоакима, жившего на рубеже X–XI вв.
Согласно этому источнику, четыре сына Гостомысла умерли при его жизни, а три дочери вышли замуж за соседних князей. Скорбя о неимении мужского потомства, Гостомысл однажды увидел во сне, как из чрева средней его дочери, Умилы, произросло огромное дерево, покрывшее своими ветвями огромный город. Призванные Гостомыслом вещуны растолковали данный сон, что один из сыновей Умилы будет его наследником. Перед смертью Гостомысл «созва вся старейшины земли от славян, руси, чуди, веси, мери, кривич и дрягович», рассказал им о сновидении и послал в варяги просить князя. Уже после кончины Гостомысла на его зов явились внуки – Рюрик с двумя братьями, наследовав его владения по женской линии
[235]. Таким образом, Рюрик оказывался внуком Гостомысла. Смерть Гостомысла В.Н. Татищев датировал 861 г., а посольство к варягам и приход Рюрика с братьями – как и у Нестора – 862 г.
[236]
Среди исследователей отношение к цитируемому В.Н. Татищевым источнику можно охарактеризовать как двойственное. Большинство отрицает достоверность Гостомысла. Его имя не встречается ни в Лаврентьевском, ни в Ипатьевском списках. Впервые оно фиксируется в дошедших источниках лишь в XV в. Именно в это время в Новгороде разворачивается острая политическая борьба по поводу приоритета посадничества по отношению к княжеской власти. Поэтому в литературе превалирует скептическое отношение к реальности фигуры Гостомысла, а сам он рядом исследователей признается чисто «книжным персонажем». На наш взгляд, указание на то, что Гостомысл являлся потомком мифического Словена, прямо говорит о XVII в., как о времени создания Иоакимовской летописи, поскольку оно базируется на таком широко известном памятнике этой эпохи (новгородского происхождения), как «Сказание о Словене и Русе и городе Словенске»
[237], повествующем об эпических предках русского народа.
Другие, напротив, пытались найти упоминания о Гостомысле в других источниках. В частности, обратили внимание на упоминание в 830-х гг. ободритского князя Гостомысла.
По сообщению западных хронистов, он погиб в 844 г. во время похода короля восточных франков Людовика II Немецкого на земли ободритов. Было высказано предположение, что Гостомысл в 844 г. не погиб, а бежал на берега Ильменя.
С этим хорошо согласовывался факт, что имя Рюрик имеет параллели с названием западнославянского племени ререги («соколы»), что отразилось в названии средневекового города Рерик на восточном побережье Мекленбургской бухты. Очевидно, это было не случайно. Исследователи обратили внимание на то, что имя Рюрик встречается в старонемецких и скандинавских языках. На основании этого первого русского князя стали полагать выходцем из Скандинавии.
