Как полагает Дж. Мартин, династические принципы были изменены в 1097 г. на Любечском съезде, на котором за ветвями династии были закреплены определенные княжества, и лишь Киев остался «переходным» столом. После Владимира Мономаха и до вторжения монголов политическая структура постоянно усложнялась из-за роста количества членов династии, ее разветвления и взаимных браков, что вело к появлению новых земель и дроблению княжеств на уделы. Кроме того, смерть Владимира Мономаха, а затем его старшего сына Мстислава положила конец политическому единству Руси272 из-за борьбы Мономашичей сначала между собой, а затем и с черниговскими Ольговичами. Результатом стала консолидация власти в руках старших Мономашичей – Мстиславичей.
С другой стороны, отмечает исследователь, к XII в. династическая реорганизация, изменение торговых маршрутов и развитие ремесленного производства привели к росту прежде второстепенных региональных центров. Несмотря на политическую раздробленность, взаимодействие между князьями и боярами, крестьянами и горожанами вело к усилению единства. Особенно это ощущалось в городах, где постепенно стирались различия между различными культурными и этническими группами. Население Киевской Руси было связано экономическими и культурными связями.
XI – начало XII в. также было временем расширения торговых и политических связей Киевской Руси. Об этом очень подробно пишет К. Раффенспергер, который полагает, что Русь была частью культурной общности под названием Европа благодаря династическим союзам, культурным контактам, религиозным взаимодействиям и т. д. И лишь с XII в., по мнению исследователя, Русь начинает постепенно отдаляться от Европы из-за захвата крестоносцами Константинополя в 1204 г., балтийских крестовых походов, раздробленности самой Руси и, наконец, монгольского нашествия. Он критикует идею, высказанную Д.Д. Оболенским, который полагал, что Русь была частью другой, византийской общности. Для доказательства этого утверждения К. Раффенспергер предлагает теоретическую базу, на основе которой идея Византийского Содружества Д.Д. Оболенского пересматривается и изменяется в пользу идеи Византийского Идеала, который заключался в следующем: Византия была неким идеалом и ориентиром, ей подражали не только Русь и другие славянские государства, но и вся Европа, поскольку Византия сохранила наследие Рима. Русь, таким образом, оказывается в равных условиях с другими европейскими государствами. К. Раффенспергер также рассматривает религиозный вопрос, который, по его мнению, является одним из наиболее сильных аргументов, на основе которого Русь отделяется от латинской Европы. К. Раффенспергер, в свою очередь, старается показать, что Русь действительно приняла христианство при содействии и под эгидой византийской церкви, однако всегда стремилась балансировать между православием и латинским христианством, поддерживая связи с обеими ветвями и принимая святых, их жития и т. д. из обеих частей христианского мира, создавая и поддерживая свою локальную модель христианской цивилизации (микрохристианство, микрохристианская цивилизация). Русы также были частью экономического пространства, которое включало различные «зоны обмена», а не один только путь «из варяг в греки». Торговые связи Руси, завязанные на Киев, сделали Русь центром европейской, но и всей западно-евразийской торговли. Однако главным видом связей, которые Русь установила с остальной Европой, были связи политические, которые выражались через многочисленные династические браки между Рюриковичами и правящими европейскими домами в X – середине XII в.
Далее К. Раффенспергер подробно рассматривает те контакты, которые связывали Русь с Европой и которые позволяют считать ее частью европейской системы средневековых государств. В первую очередь он выделяет династические браки. Как отмечает исследователь, из 52 известных браков, которые были заключены русскими князьями с иностранцами в X–XII вв., 77 % (40) приходятся на браки со странами к западу от Руси. Сам факт такого количества династических браков с западными королевствами показывает связь Руси с остальной Европой. При этом, как указывает К. Раффенспергер, очень часто историки Руси следуют традиции русских летописцев, в основном монахов, и убирают женщин (вышедших замуж за иностранцев) со страниц русской истории. Однако их существование – важный аргумент в пользу того, что Русь была составной частью Европы.
Большинство браков русские князья заключали с правящими домами Запада. И это не случайно. Эти браки были частью политических процессов, в которые были втянуты европейские королевства. Основной интерес русской политики, таким образом, брачных связей лежал на Западе, и это доказывается многочисленными примерами. А если мы тщательно изучим брачную политику Руси, то окажется, что первый династический брак с византийской принцессой (женитьба князя Владимира на Анне Порфирородной) произошел лишь из-за стремления Руси выйти на международную арену. При этом жизнь византийских императоров и русских князей радикально различалась: император жил в Константинополе, в окружении слуг и управленцев, и редко покидал столицу. Русь же, напротив, была королевством (kingdom), а не империей и управлялась на семейный манер, распространенный в Средние века. Русский князь, будучи членом воинской элиты, часто находился в разъездах и жил за счет местного населения. В этом он походил на скандинавских, польских, венгерских и даже германских правителей. Таким образом, при заключении династических браков Рюриковичи выбирали женихов и невест из стран, которые были похожи на их собственную, чтобы минимизировать трудности в заключении брака. А поскольку Рюриковичи были скандинавского происхождения, многие династические браки заключались со скандинавами: так, Ярослав Мудрый женился на шведской принцессе Ингегерд, а их дочь Елизавета вышла замуж за норвежского короля Харальда Хардраду. Отсюда можно объяснить и браки с поляками, так как они также заключали браки с представителями скандинавских и германских семей. Браки со скандинавами были, возможно, попыткой не терять связи со своими корнями.
Династические браки, помимо укрепления связей между семьями, способствовали также и культурному обмену. Например, К. Раффешпергер приводит слова немецкого ученого Карла Шмидта, который утверждает, что около 1000 г. королевства Европы стали переходить к патрилинейной системе. Однако в Дании это произошло в конце XII в., а в Венгрии – на 150 лет раньше при схожих обстоятельствах. При этом отмечается, что русские женщины были частью этого процесса в обеих странах и как жены, и как матери королей и их наследни-ков. Другим примером может служить влияние первой жены Владимира Мономаха – дочери последнего англосаксонского короля Гарольда Годвинсона Гиды – на мужа, что подтверждается его «Поучением». Такого рода послание было новинкой для Руси, но широко распространенным явлением в англосаксонской традиции, и целью его было передать своим детям знания, как править и как быть хорошими христианами. Также влияние русских княжон ощущается в выборе имен для своих детей – наследников престолов европейских стран. Так, под влиянием Анны Ярославны во французский именослов прочно вошло до этого мало употребляемое имя Филипп. Точно так же сын датского короля Кнуда Лаварда и дочери князя Мстислава Владимировича Ингеборги получил имя Вальдемар. Сыновья же венгерского короля Андраша и Анастасии Ярославны получили нетипичные для Венгрии имена Шаломон и Давид. Примером обратного влияния может служить уже упомянутый Мстислав Владимирович, который в европейских источниках именуется Харальдом, в честь своего деда Гарольда Годвинсона.
