Интересно отметить, что бывшие дмитровские вассалы князь В. Ф. Охлябинин и В. М. Машуткин не чувствовали ущербности своего статуса и не стеснялись вступать в местнические споры с представителями других фамилий, служивших в первой трети XVI в. Василию III. В частности, князь В. Ф. Охлябинин спорил о местах с Ф. С. Воронцовым, а В. М. Машуткин – с князем И. В. Горенским
[415].
Несколько позднее, в 1540-х гг. в разрядных книгах встречаются также имена Александра Григорьева Белого, Ивана Петрова Заболоцкого, Василия Рычко Плещеева, Ивана Васильева Жулебина, Андрея Васильева Елизарова (Гусева, с отчеством на «вич»), Андрея Иванова Меньшого Товаркова. В 1539–1540 гг. должность новгородского конюшего исполнял Василий Шадрин
[416]. Видно, что для них служба в дмитровском уделе не оказала решающего негативного значения.
Выходцы из дмитровского удела участвовали и в писцовых описаниях. В 1539–1541 гг. Александр Давыдов (Ульянин) описывал в Торопецкий и Холмский уезды, а в 1541 г. среди писцов Новоторжского уезда упоминается Иван Чиркин Сурмин. В 1536–1537 гг. Василий Рычко Плещеев участвовал в описании Бежецкого Верха. В конце 1540-х гг. Тверской уезд описывал Иван Петров Заболоцкий
[417].
Жалованные грамоты Юрия Дмитровского частным лицам подтверждались московским правительством. В 1546 г. взамен утерянной была выдана жалованная грамота на земли в Звенигородском уезде Власу и Михаилу Слизневым
[418]. Анализ рузской и звенигородской писцовых книг, показывает, что местные помещики сохранили свои земли, перейдя на великокняжескую службу.
Стоит отметить, что поместное верстание конца 1530-х гг. затронуло сравнительно небольшое число служилых людей «княж Юрьевских Ивановича». В этой связи характерен пример Тверского уезда, примыкавшего к удельным границам. Несмотря на сделанные В. Б. Кобриным выводы, среди «новых» тверских помещиков практически не удается найти ни одного лица, чья принадлежность к числу удельных служилых людей была бы безусловно доказана. Курчевы в дмитровской рубрике Дворовой тетради фигурировали в части, относящейся к великокняжеским детям боярским. Единственное исключение – Василий Никитин Козловский, отец которого в 1507 г. был одним из послухов в меновной Юрия Дмитровского и Иосифо-Волоколамского монастыря. Однако с того времени сам Никита Козловский или сам Василий вполне могли перебраться на службу к Василию III
[419]. Ретроспективный анализ писцовой книги Можайского уезда также дает всего несколько подобных примеров. Со службой Юрию Дмитровскому в 1550-х гг. здесь были связаны, пожалуй, только князь Афанасий Рюмин Звенигородский, Дмитрий Шестаков и, возможно, Федор Синцов
[420].
Более многочисленной была группа выходцев из дмитровского удела в Вяземском уезде. Вяземскими поместьями в конце 1550-х гг. владели князь Иван Рюмин Звенигородский, Федор Судимантов, Федор и Андрей Ульянин Давыдовы, Андрей Третьяков и Немытой Тишковы, Иван Рожнов, Василий Кувшинов, принадлежавшие к категории служилых людей «князь Юрьевских Ивановича». Скорее всего, в составе дмитровского двора служил прежде также князь Иван Иванов Лыков-Оболенский. Ближайшие родственники других служилых людей из уездов бывшего дмитровского удела, владевших здесь поместьями в 1550-х гг.: Михаил Ширяев и Григорий Иванов Пушкины, Никита Иванов Тургенев, Борис Федоров и Иван Петров Невежины, Яков Васильев Щепа Волынский были связаны с великокняжеской службой
[421].
Интересно отметить, что в рузской рубрике Дворовой тетради лица, получившие вяземские поместья, последовательно располагались друг за другом. Вслед за князем И. А. Рюминым-Звенигородским были записаны князь И. И. Лыков Оболенский, Невежины, Я. В. Щепа Волынский. Вероятнее всего, именно этот документ использовался для передачи служилым людям поместий по списку. Учитывая более раннее деление всех выходцев с территории Дмитровского княжества на две группы: дети боярские великого князя и «князь Юрьевские Ивановича», можно предположить достаточно позднее появление этих ружан в Вяземском уезде. Подобные совпадения обнаруживаются также и в дмитровской рубрике, хотя и в менее очевидной форме
[422].
Перемещения бывших вассалов Юрия Дмитровского, таким образом, носили единичный характер
[423]. Известны были случаи получения поместий на территории Рузского и Кашинского уездов представителями московской знати – князьями И. М. Троекуровым и А. Б. Горбатым. В 1547 г. жалованная грамота на поместье в Дмитровском уезде была выдана Ивану и Андрею Васильевым Рахманиновым, недавним помещикам Рязанского уезда. Вотчины на территории Рузского и Звенигородского уезда, вероятно, из числа бывших дворцовых земель приобрел дмитровский дворецкий 1530-х гг. князь Д. Ф. Щереда Палецкий
[424]. Подобные примеры, безусловно, нарушали целостность местных корпораций.
Вряд ли эта ситуация объяснялась одним только недоверием к выходцам из дмитровского удела со стороны московского правительства. В большей степени значение имело отсутствие при Государевом дворе лиц, лоббирующих их интересы. Только во второй половине 1540-х гг. бывшие дмитровские бояре и дети боярские заняли здесь более или менее прочное положение, хотя чаще всего и в этом случае их успех был предопределен вмешательством именитых родственников. Известные случаи поместных пожалований были скорее результатами индивидуальных челобитных, чем следствием осознанной политики московского правительства.
В 1550-х гг. на территории Звенигородского уезда был создан удел царя Семиона Касаевича, который, в определенной степени, продолжил традиции дмитровского удела. По воле Ивана IV боярами в новом уделе стали князь Данила Иванович Засекин и Иван Петрович Заболоцкий, которые, скорее всего, занимали аналогичное положение на службе у Юрия Дмитровского. Достаточно широко были представлены здесь и другие выходцы из дмитровского удела. Из выявленных имен дворовых детей боярских Симеона Касаевича 10 (45,6 %) принадлежали выходцам из уездов, входивших в свое время в княжество Юрия Дмитровского. Подавляющее большинство городовых детей боярских на службе у Симеона Касаевича принадлежало к числу местных землевладельцев и, соответственно, также находились когда-то на удельной службе.
