В сущности, приведенная формулировка из княжеских докончаний является единственным упоминанием служилых князей и оставляет возможности широкого толкования для определения критериев соотнесения того или иного лица с этой категорией, которая изначально имела, видимо, не слишком отчетливый характер. Очевидна связь служилых (служебных) князей со службой. Выезд на службу князей с конца XIV в. сопровождался характерной формулировкой «служити». Эта формулировка присутствовала при описании выездов князя Александра Нелюба Гольшанского, Свидригайло (видимо, не было в Троицкой летописи), а позднее была повторена применительно к верховским князьям – Дмитрию Воротынскому, Ивану Перемышльскому, Ивану, Андрею и Василию Белевским, Михаилу Мезецкому, отъезжавших к Ивану III со своими «отчинами»
[54].
Скорее всего, определяющим фактором для служилых князей в Северо-Восточной Руси была служба по договору, при признании их «княжеского» статуса принимающей стороной. Упоминание о таком договоре великого князя Василия Дмитриевича с тарусским князем Дмитрием Семеновичем сохранилось в описи Посольского приказа 1626 г.
[55] Менее очевидной представляется связь служилых князей с обязательным наличием у них собственных княжеств, на чем настаивал, например, В. Д. Назаров
[56]. При смене ими своего «государя» и потере родовых «отчин» (как это предусматривалось по букве межкняжеских докончаний) они могли сохранять без изменения свой статус «князей». Этот момент никак не оговаривался в сохранившихся текстах договоров и, видимо, оставался вне поля интересов сторон. Те же Дуловы, а также и Морткины, впоследствии сохранили на тверской службе в качестве маркера свой княжеский титул и упоминались с ним в позднейших источниках
[57].
В родословной князей Белевских был зафиксирован неприятный для них эпизод, относящийся к 30-м гг. XV в.: «князь великий было Василий (Василий Темный. – М. Б.) свел их с вотчины з Белева в опале, а дал им Волок, и жили на Волоце долго, и князь великий пожаловал и, опять им вотчину их Белев отдал». Белевские, безусловно, входили в число служилых князей и впоследствии были признаны в этом качестве как литовскими, так и московскими правителями. Свой статус они, по всей видимости, сохраняли и во время вынужденной ссылки, о чем свидетельствует последующее возвращение им территории родового княжества. Брак князя В. И. Косого Оболенского, одного из виднейших представителей своей фамилии, с Евпраксией Белевской, отмеченный в родословцах, показывает, что Белевские высоко котировались среди московских «князей»
[58].
Периодически во всех княжеских династиях Северо-Восточной Руси происходили политические коллизии, вынуждавшие их представителей искать пристанище у соседей. Иногда им удавалось впоследствии вернуть себе прежнее положение. Среди тверских князей Василию Дмитриевичу Московскому служил какое-то время Иван Холмский, женившийся на его сестре. Он был отправлен князем в Псков, а позднее вернулся обратно в Тверь, возвратив себе права удельного князя. В Москве какое-то время находился и его брат Юрий
[59]. На литовской службе подвизался известный сторонник Свидригайло Андрей Дорогобужский, который еще раньше отметился на службе в Новгороде. Он получил свое обозначение, впоследствии ставшее фамилией его потомков, от смоленского Дорогобужа, центра его владений в Великом княжестве Литовском. После подавления восстания в Смоленске в 1440 г. он вернулся в Тверское княжество. В 1444 г. он был воеводой в походе на Новгород, затем в 1446 г. ездил в Вологду «опытать о великомъ князе Василии», а в 1452 г. был отправлен в погоню за отрядом Дмитрия Шемяки, напавшим на Кашин. Судя по его упоминанию среди «братии молодчей» Бориса Александровича в жалованной грамоте Успенскому Отрочу монастырю, ему удалось восстановить свой статус при тверском дворе. Позднее Дорогобужским принадлежали вотчины на территории Тверского уезда
[60].
Периодически в Литву бежали и князья московского дома. В XV в. они получали там земельные владения и становились служилыми князьями. В 1446 г. Василию Боровскому (ранее в Литву отъезжал его отец Ярослав) Казимир IV передал Брянск, Стародуб, Гомель и Мстиславль. Затем он включился в борьбу за восстановление на престоле Василия Темного и вернул себе свой удел. Трудно сказать, как сложилась бы его судьба на литовской службе. Скорее всего, он бы узаконил свой статус в качестве одного из вассалов литовского господаря. В дальнейшем практика передачи крупных владений московским эмигрантам была продолжена. Ивану Можайскому были отданы Чернигов, Стародуб, Гомель и Любеч. Ивану Шемячичу – Рыльск и Новгород-Северский, а Ивану Боровскому (сыну упомянутого ранее Василия Ярославича) – Клецк и Рогачев.
Большое число такого рода изгнанников оседало в Новгороде и Пскове, которые охотно принимали их на свою службу. В качестве «служебников» этих республик они сохраняли статус князей, могли содержать внушительные отряды
[61], а впоследствии претендовать на обладание тем или иным «столом»
[62]. Нередко князья в Новгород и Псков назначались «из рук» правителей соседних великих княжеств.
Решающее значение для этих лиц имело не столько обладание ими собственными княжествами (формально после изгнания они становились изгоями), сколько их происхождение и амбиции, возможность деятельно проявлять себя на военном поприще.
