Эта дипломатическая миссия была зафиксирована не только хроникой Ламперта, но и «Повестью временных лет», в которой сообщается под 1075 г.: «В тот же год пришли послы от немцев к Святославу; Святослав же, гордясь, показал им богатство свое. Они же, увидев бесчисленное множество золота, серебра и шелковых тканей, сказали: «Это ничего не стоит, ведь это лежит мертво. Лучше этого воины. Ведь мужи добудут и больше того»
[95]. Факт прибытия посольства Генриха IV использован для критики в адрес Святослава, тогда как о цели посольства летописец умалчивает, хотя она, несомненно, имела отношение к между-княжескому конфликту (что вряд ли было возможно в том случае, если бы весь текст принадлежал современнику события).
Впрочем, наличие исторической достоверности в летописном рассказе косвенно подтверждает Ламперт Герсфельдский, рассказывающий о том, что Бурхард летом 1075 г. привез королю Генриху из Руси «столько золота, серебра и драгоценных камней, что и не припомнить, чтобы такое множество когда-либо прежде разом привозилось в Германское королевство» и что «такой ценой король Руси хотел купить одно – чтобы король не оказывал против него помощи его брату, изгнанному им из королевства», хотя, добавляет хронист, он вполне мог получить это и даром, ибо Генрих, «занятый внутренними домашними войнами, не имел возможности вести войны с народами столь далекими». На рубеже XI–XII вв. Сигеберт из Жамблу, несколько сгущая краски, писал, что «двое братьев, королей Руси, вступили в борьбу за королевство, один из них, лишенный участия в королевской власти, обратился к императору Генриху, которому [обещал] подчиниться сам и подчинить свое королевство, если с его помощью вновь станет королем», но все было напрасно, поскольку «тяжелейшая смута в Римской империи заставляла его больше заботиться о своем, чем добывать чужое», ибо жители Саксонии, «возмущенные многими великими несправедливостями и беззакониями со стороны императора, восстали против него»
[96].
Вероятно, исход демарша Генриха IV был еще неизвестен, когда сын Изяслава Ярополк, сопровождавший его в скитаниях по Европе, посетил Рим, где нанес визит папе Григорию VII. Результатом этого посещения стало послание от 17 апреля 1075 г., адресованное «королю Руси» Димитрию и «королеве, его супруге» (Гертруде, дочери польского короля Мешко II и тетке Болеслава II), которое гласило: «Сын ваш, посетив гробницы апостолов, явился к нам со смиренными мольбами, желая получить названное королевство из наших рук в качестве дара святого Петра и изъявив поименованному блаженному Петру, князю апостолов, надлежащую верность. Он уверил нас, что вы, без сомнения, согласитесь и одобрите эту его просьбу и не отмените ее, если дарение апостолической властью [обеспечит] вам благосклонность и защиту. В конце концов мы пошли навстречу этим обетам и просьбам, которые кажутся нам справедливыми, и, учитывая как ваше согласие, так и благочестие просившего, от имени блаженного Петра передали ему бразды правления вашим королевством, движимые тем намерением и милосердным желанием, дабы блаженный Петр охранил вас, ваше королевство и все ваше имение своим заступничеством перед Богом, сподобил вас мирно, всечестно и славно владеть названным королевством до конца вашей жизни…» Несмотря на громкие заявления, роль папы в разрешении междукняжеского конфликта на Руси была более чем скромной. Григорий VII, крупнейший представитель реформаторского крыла католической церкви во второй половине XI столетия, пытался претворить в жизнь концепцию примата церкви над светскими государями (нашедшую отражение в знаменитом «Диктате папы»), которая привела его к столкновению с Генрихом IV. Но, обладая огромным моральным авторитетом в качестве наместника святого Петра, Григорий VII даже для того, чтобы противостоять Генриху IV, был вынужден прибегать к помощи наемников-норманнов, а потому мог оказать изгнанному князю только дипломатическую поддержку. Эта поддержка нашла выражение в послании Григория VII к Болеславу II от 20 апреля 1075 г., где папа «просил и убеждал» польского князя «ради любви к Богу и святому Петру» вернуть деньги, отнятые «у короля Руси», поскольку «те, кто неправедно отнимает чужое добро, если не исправятся, когда могут исправиться, ни в коем случае, как мы веруем, не будут иметь части в Царствии Христовом и Божием»
[97].
Масштабы экспроприации княжеского имущества, вероятно, были преувеличены, если обратить внимание на то, что, прибыв из Польши ко двору Генриха IV, Изяслав, как сообщает Ламперт, привез ему «неисчислимые сокровища». Скорее всего, во время пребывания у поляков князь лишился не «всего имения», а лишь какой-то его части. Как считает А. В. Назаренко, едва ли подлежит сомнению, что сведения о «зарубежных мытарствах» Изяслава Ярославича, зафиксированные летописью, восходят к его собственным рассказам, в которых князь мог несколько сгущать краски, как и в том случае, когда «миф об отобранных сокровищах» был изложен его сыном на другом конце Европы Григорию VII
[98]. Трудно сказать, подействовали ли увещевания понтифика на Болеслава II, которому он угрожал такой карой, как утрата «Царства Божия», ибо в сфере «реальной политики» как раз на этот период приходится сотрудничество польского князя со Святославом, в котором оказались задействованы «младшие» князья.
По возвращении Мономаха из похода новым местом его княжения становится Туров – здесь он остается до тех пор, пока внезапная кончина киевского князя в результате неудачной операции («резанья желве») 27 декабря 1076 г. не приводит к новому перераспределению «стольных городов». 1 января 1077 г. Святослава, которого писец Иоанн, составитель одной из сохранившихся древнерусских книг – так называемого Изборника 1073 г., – называл «великим в князьях», сменил менее энергичный Всеволод.
Для Мономаха наступает пора активной деятельности. В «Поучении» говорится: «И Святослав умер, а я потом пошел к Смоленску, а из Смоленска той же зимой – в Новгород, весной Глебу в помощь, а летом с отцом под Полоцк…»
[99] Эта информация позволяет говорить о начале нового витка противостояния, обусловленного экспансией Всеслава, для отпора которому потребовалось присутствие Мономаха сначала в Смоленске, а затем в Новгороде, где Глеб Святославич уже не мог в одиночку противостоять противнику.
Тем временем ситуация стремительно ухудшалась, благодаря событиям, о которых Владимир Мономах в «Поучении» не упомянул. 4 мая 1077 г. власть в Чернигове захватил племянник Всеволода, молодой князь Борис Вячеславич, который после смерти отца был обделен волостью и жил в Чернигове (за такими представителями княжеского рода в исторической литературе закрепилось название «князей-изгоев»). Княжение Бориса продолжалось всего 8 дней, после чего он бежал в Тмутаракань, которая подчинялась Роману – одному из сыновей Святослава Ярославича.
Эта политическая интермедия имела далекоидущие последствия. Она продемонстрировала шаткость позиций Всеволода Ярославича, которая стала еще более очевидной после того, как на Русь летом 1077 г. в сопровождении польских войск вернулся Изяслав, которому Болеслав II, только что принявший королевский титул, решил оказать поддержку после смерти Святослава.
