– Иван Павлович, к тому времени Вы уже, наверное, стали профессионалом?
– Я многое познал, но не всё. Приезжает как-то Мирковский и говорит: «Пойдешь со мной на встречу в Вене, на конспиративной квартире. Ночью. Я буду вести встречу – ты не высовывайся, а просто слушай. Главное запоминай его ответы. Я хочу знать твое мнение об этом человеке». Когда человек ушел, Мирковский меня спрашивает: «Ну как твое мнение, он подходит на нелегалку?» Я говорю: «Евгений Иванович, а что такое нелегалка?» Он взглянул на меня и замолчал. Через некоторое время говорит: «А ты смотрел кинофильм “Подвиг разведчика”?» – «Смотрел». – «Ну вот в подобной ситуации, он смог бы себя достойно вести и выполнить задание? По-человечески выдержать это все и найти выход?» – «Евгений Иванович, не знаю. У меня же еще опыта нет». – Как он вскипел: «Чего у тебя нет? Опыта? А когда я от самой границы до самой Москвы драпал и при этом огрызался – у меня что, опыт был? А когда я переходил линию фронта с группой 20 человек, а потом создал там целую партизанскую бригаду – у меня что, опыт был? У него опыта нет – чтобы я больше этого не слышал! Мозги есть, желание работать есть – что еще надо? А потом кто тебе сказал, что ты будешь сам решать. Решать мы будем вдвоем. Ты никому о том, что я тебя попросил, не говори. Он наш товарищ, наш сотрудник. Это его судьба. От нас зависит, чем он будет заниматься и как она будет складываться. Он может ошибиться, а мы на это не имеем права. Я буду тебя проверять и его. Мы будем решать, можно ли его дальше вести, чтобы он стал настоящим разведчиком-нелегалом, ведь это не каждому дано, или лучше не портить ему жизнь, пусть работает в Центре или еще где-нибудь». Вот таким был Евгений Иванович Мирковский.
– Его ведь тоже уволили в годы хрущёвских гонений?
– Это было очень тяжелое время. Я возвращаюсь в Центр – это был 1954 год. Мирковский уже не работает, Пётр Ильич Гудимович уволен. Его жена, тоже сотрудница внешней разведки Елена Дмитриевна Модржинская, которая владела английским, французским, немецким и испанским – уволена. Судоплатов и Эйтингон арестованы. Начальником стал Панюшкин, а Коротков был назначен начальником Управления «С» (нелегальная разведка). Панюшкин возглавил комиссию, которой пришлось давать показания и мне. Комиссия должна была проверить, соответствует ли личный состав требованиям, необходимым для выполнения поставленных задач. Бюро № 1 было ликвидировано, и вместо него создан 13-й отдел ПГУ КГБ при СМ СССР. Меня оставили на службе, и я продолжил работу в отделе.
– А Вам не предлагали нелегальную работу?
– В 1953 году, перед арестом Судоплатова, Мирковский спрашивал меня у нас дома: «Иван, а сам бы ты пошел на нелегалку?» Я говорю: «Да». – «Серьезно подумал?» – «Я давно уже думал. Сам не напрашивался. Но если скажут, что надо – отказа не будет». – «Договорились, я подумаю. С документацией будут проблемы, но я подумаю». А потом Мирковского уволили – и к этому вопросу больше никто не возвращался. Но взысканий у меня не было, замечаний по работе тоже не было. Ляпов в работе я не допускал. И в 1971 году меня направили в Бонн офицером безопасности Посольства СССР в ФРГ вместе с послом Валентином Михайловичем Фалиным.
– Это уже новая эпоха, период разрядки. Как Вам работалось с Валентином Михайловичем?
– Работать с ним было интересно, в то время он был настоящим трудоголиком. Запомнился такой штрих. Независимо от того, были ли у меня к нему вопросы или нет, он требовал, чтобы я ежедневно до начала рабочего дня являлся к нему с докладом. Это меня более чем устраивало. Правда, иногда у меня складывалось впечатление, что Валентин Михайлович явно переоценивал положительные стороны восточной политики ФРГ и явно недооценивал опасность ее негативных сторон как для ГДР, так и для СССР. Постепенно я освоился в посольстве, торгпредстве, консульстве. Работы было много. Познакомился с сотрудниками МИД ФРГ, с начальником охраны Вилли Брандта и другими немецкими чиновниками. Были и сложности. Но я всегда мог рассчитывать на добрый совет и поддержку многоопытного резидента внешней разведки Ивана Ивановича Зайцева. Мне с ним хорошо работалось. Хотя он иногда как бы в шутку говорил: «Ты чего пришел? Ты помощник Посла по безопасности. Вот ему и докладывай. С ним и решайте».
– В год 100-летия внешней разведки Ивану Ивановичу Зайцеву исполнилось бы 100 лет. Он родился в 1920 году в Московской области в семье железнодорожников, перед войной окончил Московский институт инженеров геодезии, аэрофотосъёмки и картографии (МИИГАиК), прошел всю войну. С 1942 года Зайцев был военным переводчиком разведотдела штаба 62-й армии Василия Ивановича Чуйкова, которая обороняла Сталинград, а с 1945 года – начальником разведки 79-й гвардейской стрелковой дивизии. В 1948 году, после окончания Военной академии им. М.В. Фрунзе, Зайцев был направлен во внешнюю разведку. С 1951 года он был заместителем резидента в Тель-Авиве, а с 1958 по 1963-й и с 1969 по 1972 год – резидентом в Бонне. С 1964 по 1968 годы Иван Иванович Зайцев был начальником факультета усовершенствования 101-й разведшколы, а с 1973 по 1986 год – начальником КИ КГБ СССР (ныне Академия внешней разведки), так что у него учились многие будущие руководители СВР России. Генерал-майор Иван Иванович Зайцев умер в 1986 году прямо на рабочем месте. Ему было 65 лет. Иван Павлович, а как складывалась Ваша дальнейшая служба?
– После Бонна я четыре года работал в центральном аппарате, затем пять лет в Представительстве КГБ при МГБ ГДР, в том числе парторгом, после чего вернулся в Москву и по инициативе начальника Управления «С» (нелегальная разведка) ПГУ КГБ СССР генерал-лейтенанта Вадима Алексеевича Кирпиченко был назначен на должность заместителя начальника того самого отдела, который когда-то назывался 13-м и который был создан на базе Бюро № 1 Судоплатова. Именно в нем я и начинал свою службу в разведке. Но теперь мне было поручено решение других задач. После Кирпиченко Управление «С» возглавил Юрий Иванович Дроздов. Начинался Афганистан. В этот период я исполнял не только свои функции, но и функции второго заместителя, который уехал в Афганистан, а также функции отсутствующего начальника отдела. Работать за троих одному было непросто. Но мне очень хорошо помогал Юрий Иванович, многое брал на себя. Мы с ним иногда не соглашались, но отношения у нас были прекрасные, в том числе когда создавалась группа специального назначения «Вымпел». В 1984 году меня снова направили в Германию – на этот раз в ГДР, офицером связи Представительства КГБ при МГБ ГДР в Зуль. Там я проработал до своей отставки в апреле 1989 года.
– А с Павлом Анатольевичем Судоплатовым Вам потом приходилось встречаться?
– Да, и не раз. Особенно запомнилась первая встреча после его освобождения. Это было в клубе Дзержинского. Один товарищ подходит ко мне со словами: «Палыч, П.А. пришел! Вон там в вестибюле его окружили». Иду туда, пробиваюсь плечом через кольцо. Действительно, стоит Павел Анатольевич. Сильно изменился. Вдруг он повернулся и посмотрел на меня. Я говорю: «Здравствуйте, Павел Анатольевич!» – «Здравствуйте! Узнаю, узнаю. Вы пришли к нам в 1951-м? И мы Вас сразу отправили – забыл, куда». Я говорю: «Точно, в Австрию!» – «А в опере были?» Я хотел было сказать, что опера тогда была разрушена. Но, видимо, он сам вспомнил, и ему стало неловко. Тут сын его Анатолий плечом толкает меня: «Не надо, чтобы он вспоминал»…
