Во всем — об этом мне сообщают самоуверенные глаза Ольшанского.
Спорить с его убеждением? Да ну что вы, кто я такой, чтобы мешать человеку наступать на грабли? Нас рассудят лошади и чистое мастерство. Вот они — хорошо ставят на место все завышенные представления о себе.
— Здесь есть круг для стипль-чез
[1], — Ник улыбается мне, но примерно так же дружелюбно, как если бы только что заказал фуа-гра из моей печени, — ты хотя бы в курсе, что это такое? Три круга по полю, на скорость, а чистоту прохождения оценит не купленный тобой тренер.
А купленный тобой — так и хочется спросить. Хотя ладно. Ольшанский из правильных парней, тех, которые не нарушают правила игры. Ну, если я, конечно, не ошибаюсь.
— Если ты, конечно, в седле удержишься, — добавляет Ник тут же, явно не находя в себе сил отказаться от новой подколки.
Я скучающе позевываю, всем видом демонстрируя, что и этот выпад улетел в молоко. Хотя ладно, не буду врать, Ольшанский забавен в своем желании меня доконать. Настолько забавен, что мне даже его убить не хочется, а это — нонсенс, покуда этот мачо находится рядом с Викой.
И наверняка ведь строит "планы на вечер"...
Но вернемся к нашим граблям. К нашим граблям, наступит на которые Ольшанский.
— Годится, — я снова ухмыляюсь и протягиваю вперед ладонь, — только не забудь, что ты мне должен, когда проиграешь.
За это время Вика успевает почти к нам подойти и остановиться в трех шагах с абсолютно каменным лицом, глядя, как Ник с холодной ухмылкой сжимает мои пальцы.
О да, ей это не нравится. Даже при том, что она не знает, в чем дело.
Ну, прости, родная, но не может же все у нас оставаться так, как сейчас.
Тем более — почему бы не получить необходимый мне бонус, раз уж Ольшанский так отчаянно впихивает его в мои руки.
Он ведь сдержит слово. Такие как он — не умеют не держать.
Хорошо иметь честных соперников. Они ужасно предсказуемы. А самоуверенный соперник — это и вовсе подарок небес.
— Полчасика тебе хватит на то, чтобы найти лошадь? — насмешливо уточняю я. От Милорда я отказываться не собираюсь, тем более, что он очень хорош в барьерных скачках, по крайней мере в его анкете было написано именно так.
Вопрос только в том, насколько я хорошо с ним управлюсь. Не переоцениваю ли ту связь, что мы уже не один час устанавливаем с этим конем.
— И двадцати хватит, — Николай фыркает, скрещивая руки на груди.
— Что происходит? — Викки все-таки подходит и все-таки вклинивается в нашу с Ольшанским беседу.
— Пытаюсь спасти наши выходные, — ровно откликается Николай, пытаясь высверлить во мне сквозную дырку.
А я опускаю глаза и цепляюсь за косой взгляд дочери, брошенный на меня украдкой. Только цепляюсь — Маруська тут же утыкается лицом в куртку Викки, явно избегая снова встречаться со мной глазами.
Малышка моя. Обе вы — мои, но ты — мое чудо, то, что я еще не совсем потерял. По крайней мере, с тобой я еще вижу шансы.
Вот с твоей мамой у меня куда хуже все обстоит.
Господи, как мне дожить до этого трижды распроклятого вторника? До того дня, когда я наконец смогу с ней поговорить так, чтобы она меня услышала. До него и шансов нет ни на что.
— Ветров, что ты задумал? — Викки спрашивает в лоб, заставляя меня обратить внимание уже на неё. Забавно. Интересно, она и вправду надеется на прямой ответ, или все-таки больше надеется считать в выражении моего лица?
Ник за это время уже отчалил — переодеваться и за лошадью, уронив при этом небрежно: “Встречаемся у семнадцатого поля”.
— Я? — я округляю глаза, задумчиво касаясь взглядом — увы, пока только им — поджатых мягких губок бывшей жены. — Я тут ни при чем, родная. Николай Андреевич сам изволит за тебя стреляться. Ужасно хочет, чтобы я не мельтешил у вас под ногами.
— Он что? — Викки тревожно оборачивается, впиваясь взглядом в спину Ника, будто прикидывая, можно ли еще его окликнуть и остановить.
— Он со мной поспорил, — ухмыляюсь я, объясняя прямо, — если он меня уделает — я оставляю вас в покое и даже в поле зрения не появляюсь. Ты не возражаешь, если я пройдусь до поля боя? А то как бы там без меня не начали.
Она возражает. Она очень возражает. Правда — только про себя. Ведь и вправду — к этой чудной гонке я причастен только своим согласием.
Викки разворачивается и торопливо шагает за Ником — увы, уводя от меня и Машутку. Понятия не имею, что она задумала и на что рассчитывает.
Интересно, а в нашем с Ольшанским споре техническое поражение предусмотрено как возможность? Я, так и быть, готов принять его капитуляцию.
9. Канкан по граблям
Они подбираются друг к другу бочком и думая, что я этого не замечаю. Правда, оба бросают на меня настолько вороватые взгляды, что понятно — они точно знают, в каком месте и что нарушили. Оба ждут, что я сейчас одерну и запрещу им все это, только я пытаюсь выдержать на лице невозмутимость. Нет, не прикидываясь, что я ничего не замечаю, но и не давая претворяться в жизнь первым порывам.
Меньше всего я предполагала, что мне судьбой уготована роль надсмотрщицы.
Мне хочется многого — резко развернуться, прихватить Маруську за рукав курточки и оттащить её от Яра. Подальше, чтобы он не задурил ей снова голову. Потому, что страшно. Ужасно страшно — то, что разворачивается впереди.
Я её потеряю. И куда ни иди — с любой стороны это кажется неизбежной перспективой.
На языке становится солоно — от напряжения, выворачивающего меня изнутри, я прокусила губу. Даже странно, что не насквозь.
Я. Не. Буду. Им. Мешать.
Каждое слово этой фразы — отдается выплеском крови. Но пока что пациент еще жив. Так что я в любом случае должна.
— Мама на тебя злится, — звонко сообщает Маруська миру, из чего легко сделать вывод, что расстояние между ней и папочкой уже настолько небольшое, что можно и поговорить.
Я нарочно не разворачиваюсь ни в одну из сторон — не хочу казаться хоть малость заинтересованной в подслушивании чужих разговоров, тем более, что я тут жду Ника, который совершенно спятил с этим идиотским спором. Да и демонстративно отворачиваться тоже вроде как перебор.
