Но мои уши отчаянно пытаются превратиться в локаторы. Да и глаза отчаянно косятся в сторону моей дочери и Ветрова, что присел напротив нее на корточки и теперь смотрит на неё, не спуская глаз.
— А ты, солнышко? — Ветров говорит негромко, но все-таки я разбираю.. — Ты на меня еще злишься?
Маруська с независимым видом задирает нос. Не было бы мне так паршиво, я бы не удержалась, фыркнула, потому что эта артистка на самом деле прекрасно чувствует такие моменты, когда можно из себя построить маленькую обиженную малышку.
Ветров улыбается краем рта, кажется, вот это понимает и он. Все-таки есть достоинства и у его проницательности. Хотя такое умение втираться в доверие — это все-таки недостаток.
Пальцы только сильнее впиваются ногтями в плечо. Черт возьми, как это пережить, а?
— И никогда-никогда меня не простишь? — мягко увещевает Ветров, заставляя ненависть во мне булькнуть еще сильнее. Ненавижу его вот таким. Когда на самом деле хочется взять и простить, хотя некоторые вещи прощать нельзя. Ни в коем случае нельзя!
— Никогда!
У Маруськи выходит категорично, но не убедительно. Ветров это ловит слету, поэтому, наверное, ужасно драматично вздыхает.
— Что, и даже болеть в гонке за меня не будешь? Будешь за дядю Ника?
Господи, как бы я хотела услышать все то же «Да», вот только Маруська на этот вопрос отвечать не торопится. Думает. Умеет же она у меня помурыжить…
Вообще-то исходить на мыло в этой молчаливой паузе полагается не мне, а Ветрову, но когда это я отказывалась от дополнительных нагрузок? Нервничаю за него, и за того парня, моего нервоза на четверых хватило бы, и это — если заливать его под завязку.
Из конюшни наконец-то, подтягивая ремешки шлема под подбородком, выходит переодевшийся Ник. Боже, да неужели. Вроде одиннадцать минут его не было, а мне показалось — целый час. Его коня выводят следом. Ну, твою ж мать, Ольшанский.
— Ты с ума сошел? — шиплю я, как можно тише, ловя Ника за рукав.
Взгляд, который я получаю, несколько не соответствует никаким моим представлениям о самоощущении Ника. Недоумение и даже легкое недовольство. Ни следа осознания.
— Ты хочешь сказать мне, что я зря строил из себя идиота и разводил Ветрова на заезд? — невозмутимо уточняет Ник — на мое счастье тоже вполголоса. — Милая, у тебя есть лучшие идеи, как щелкнуть его по носу и избавиться от него заодно?
— Да кто тебе вообще сказал, что от него можно избавиться? — я кидаю на Ветрова вороватый взгляд, и только после этого озвучиваю свои подозрения. — Он ведь может не сдержать слова, — проиграет — и сделает вид, что его не касаются ваши условия. Он, мол, пошутил и все такое, и вообще не собирался ни на что подобное спорить.
— Ну, в таком случае, — Ольшанский криво ухмыляется, — я точно буду знать, что его слово — всего лишь пшик. И церемониться с ним мне больше не будет необходимости.
Он звучит спокойно, вроде бы даже успокаивающе, но мои глаза все равно прикованы к тому, что происходит за плечом Ника — а именно, к моей дочери и Ветрову.
И я не могу, не могу без ужаса смотреть, как Маруська тянется к Ветрову обеими руками, обвивая его шею, да еще и что-то спрашивает «шепотом, на ушко».
Ветров думает пару секунд, а потом отвечает ей в той же тональности, из-за чего эмоциональное личико моей дочери будто освещается изнутри, сопровождаясь радостной улыбкой. Даже не радостной, а счастливой, будто она лично увидела Деда Мороза пролетающего над нашей крышей в своих санях, на волшебной собачьей упряжке.
Господи, что он ей такого сказал?
У меня сводит все, что только может свести. Липким, мерзким страхом, подсказывающим мне только такие варианты ответа, которые вообще не могут утешить.
— Вика, — Ник осторожно касается пальцами моего плеча, — я вижу — тебе сейчас плохо. Пока он здесь — лучше не станет. Да, я его подловил. Он же самолюбивый павлин, он не мог удержаться от того, чтобы покрасоваться перед тобой и Машей еще раз. Я очень хочу, чтобы ты, наконец, вздохнула спокойно. В конце концов — у нас выходные, и я не хочу, чтобы их что-то или кто-то омрачил.
Увы, он прав. Ветров умудряется все портить даже дистанционно, проникая в мои мысли, с недавнего времени — еще и в мои сны. Вот только…
— Или, может, ты не веришь, что я одержу над ним победу? — Хватка Ника на моем плече становится настойчивей. — Неужели ты думаешь, что я не знаю, что делаю?
— Знаешь, наверняка, только… — я зябко ежусь, пытаясь наконец внятно сформулировать настоящую причину своего беспокойства. Которая беспокоит меня куда больше того, что Ник впрягся в дурацкое соревнование, которое вообще-то могло бы быть довольно безобидным, по крайней мере — лично мне до его развлечений докапываться повода бы не было.
— Только? — переспрашивает Ник.
За его спиной Ветров стягивает с головы свою шляпу и широким жестом приземляет её на затылок Маруськи. Та — с широченнной улыбкой прижимает папин подарок к своим волосам. И крутится перед ним, как профессиональная кокетка, явно недовольная тем, что рядом нет никакого зеркала.
Злится она, ага. Как же. Ужасно злится…
Я не в претензии. Еще тогда, в конюшне, я видела, что Маруське хочется мира, хочется вот этого — пусть даже и недолгой болтовни с папой.
Она тоже по нему скучала.
Ну, это если считать, что он действительно сказал ей правду…
— Давай представим, что ты победил, Ник, — наконец произношу я, кажется нащупывая нужную струну, — и, о чудо — Ветров сдержал слово и к нам даже не подходит.
— Это ведь хороший вариант, Вик, — спокойно замечает Ник.
Хороший. Любой вариант, в котором Ветров находится далеко от меня — хороший. А уж как хорошо было, пока его в моей жизни вообще не было...
— Как будто, — я киваю, по-прежнему пребывая в какой-то прострации, — только как ты думаешь, как отнесется моя дочь к дяде, что победил её папу и заставил его отказаться от встречи с ней?
Ник молчит, будто это не я сейчас твердо смотрю ему в глаза, а какая-то Медуза Горгона, обратившая его в ростовое мраморное изваяние. Только лицо у него и напрягается еще сильнее.
— Твою мать, — тихо выдыхает он, осознавая, насколько тесные вокруг него сомкнулись клещи, — и он… это тоже…
— Предполагает? — уточняю я, косясь на Ветрова. — Да, наверняка. Иначе бы он просто не согласился. Ветров не берется на слабо, если ему это невыгодно. Так что или он рассчитывает у тебя выиграть и покрасоваться за твой счет, или проиграть — но Маруська сейчас это точно не оценит. Не те условия, чтобы она такие штуки принимала спокойно.
Ник снова замолкает и раздраженно хмурится.
— Может, ты откажешься от этого дурацкого пари? — я настойчиво стискиваю запястье Ника пальцами. — Пожалуйста, я только-только успокоила дочь. Я не хочу даже думать о том, что будет, если Маруська запишет тебя в кровные враги.
