Ладно. Я дам моей дочери эти семейные обнимашки, а потом объясню, что нет, мы с её папой не помирились. И не вместе. И не все так просто. Просто… Просто ему спать было негде, я его пожалела и разрешила ему остаться, и так далее... Мать Тереза, блин.
Надеюсь у Ветрова хватит совести не рушить мою легенду.
Я опускаюсь обратно на простыню, позволяя Маруське прихватить и меня за шею, опуская свою руку на её спинку. Ох, сокровище мое, ты даже не представляешь, сколько всего твоя мама ради тебя готова вытерпеть.
Даже твоего папу рядом. Дозированно, конечно, но все-таки.
Будто подслушав мои мысли, Ветров касается моего локтя пальцами. Горячими, сухими и совершенно наглыми. Какого черта он себе позволяет?!
Я вздрагиваю, как от удара током, распахиваю глаза и практически тут же утопаю в ультрамариновых, бездонных, раскаленных озерах глаз Ветрова.
Он может этим взглядом брать в плен целые города…
Взгляд мужчины. Настоящего, сильного, безжалостного хищника. А я его помню совсем мальчишкой...
Его пальцы никуда не убираются, а сбегают вниз по моему запястью, к кисти рук, оставляя за собой будто самую настоящую полоску ожога.
На языке у меня вдруг становится так сухо, как очень давно не было.
— А кто тут не чистил зубы? — на самом деле сказать это без запинки у меня получается ценой очень больших усилий. И разорвать наш с Ветровым контакт взглядов у меня с первого раза не получается. И со второго тоже...
Но все-таки Маруська виновато шевелится и сползает с кровати, и мне удается самой отвернуться и побороть это чертово наваждение. И сбежать. Быстренько сбежать, прихватив в охапку свою одежду, заныкаться в спальне Маруськи, чтобы отдышаться и привести в порядок хотя бы мысли.
Нет, я не должна позволять этому работать. И влиять на меня! Нужно взять себя в руки. И озаботиться завтраком. Его можно было заказать, конечно, как мы сделали вчера с ужином, но я, узрев в планировке дома кухню, запланировала нормальный человеческий завтрак, возможно даже немного шикарный, но все-таки.
Мы даже заехали закупиться продуктами вчера с утра, так что теперь мне есть из чего наколдовать омлет и с чем поджарить гренки.
Готовка отвлекает. На некоторое время, по крайней мере. Пока в эту самую кухонку не вторгается Ветров. Казалось бы — всего лишь встал в дверях, не делая ни шага в мою сторону, но в мою спину будто впились два горячих лазера.
— Прекрати на меня пялиться, — я с трудом унимаю дрожь в руках и сосредотачиваюсь на нарезке зелени, — и не отвлекай женщину, когда у неё в руках нож.
— Ты частенько говорила это, когда серьезно злилась, — Яр издает легкий смешок и все-таки делает два шага мою сторону, останавливаясь у холодильника, — я только по этой фразе определял, что действительно сильно накосячил и проблема требует экстренных мер решения.
Мне хочется прикрыть глаза от подкатившего к горлу кома. Потому что лично я помню его “экстренные меры”. И обычно никакая посуда, из той что стояла на столе, не выживала.
Господи, вот умудрилась же брякнуть именно это. То, из чего Ветров неминуемо вытянул похабные воспоминания. Такие горячие, что у меня, кажется, волосы сейчас задымятся, просто потому, что я нечаянно их вытащила на свет.
— Сейчас ты этим наши проблемы не решишь, — произношу я отрывисто, умалчивая “да и ничем не решишь”. На мой взгляд — это очевидно. Если Ветров хочет игнорировать очевидное — пусть. Вряд ли у него это получится долго.
Ох, как я его недооцениваю...
— Я знаю, что не решишь, — Яр делает еще два шага и оказывается вплотную за моей спиной и касается моей шеи самыми кончиками согнутых пальцев, — и очень жаль, что этот метод нам сейчас не подходит.
— Ветров, ты… — он придвигается ближе ко мне, и я натыкаюсь бедром на очень уверенное доказательство его честности, и чуть не прикусываю себе язык до крови. Твою ж мать, Ярослав Олегович. Ты все позволяешь себе и позволяешь столько лишнего, будто пара жизней лишних в запасе завелась.
— Ты только представь, каково мне с этим все это время ходить, — ухмыляется этот гад, утыкаясь в мои волосы над самым ухом, заставляя снова мою кожу покрыться мурашками, — каждую секунду, пока ты рядом.
— Ты с ума сошел, да? — я все-таки откладываю нож от греха подальше и разворачиваюсь к Ветрову лицом, изо всех сил давя в себе желание замереть и поддаться одолевающему меня параличу.
Он не отвечает. Лишь продолжает надо мной нависать, обжигая мое лицо своим горячим дыханием. И смотрит. Смотрит! Еще чуть-чуть — и мое нутро осядет как оплавившийся воск…
— Когда мы все уладим, — тихонько, на самом пределе слышимости сообщает мне Ветров, — я не выпущу тебя из постели месяц. Буду носить тебе туда еду, кормить тебя только со своих рук и наверстывать упущенное за эти восемь лет. Может, после этого мне полегчает, как думаешь?
Боже, как же я его ненавижу. Вот за этот вот лицемерный тон, такой убедительный, такой искренний. Такое искусство лгать достойно восхищения, а мне только хочется его убить. Чтобы больше не врал мне прямо в глаза.
И все-таки он спятил. Окончательно и бесповоротно. Настолько убеждён, что я ему уступлю и вдруг забуду, что он для меня сделал.
— Что ж ты не брал, когда предлагала, — в этом вопросе получается больше обиды, чем я ожидала. Меня это задело? Чудовищно!
— Это не то, что мне нужно, я же говорил вчера, — дыхание Ветрова в моих волосах становится только жарче, — мне нужно все. Вся ты. На меньшее я не согласен.
— Зачем тебе то, что ты уже однажды вышвырнул на помойку? — ядовито откликаюсь я и бочком ускальзываю подальше, избавляясь от парализующей близости Яра. — Сколько уже раз мне говорить тебе, чтоб ты оставил меня в покое?
Нет, это все острая нехватка личной жизни.
Только поэтому я реагирую на близость мужчины вот так.
Что-то на Ника ты так не реагировала.
Интересно, как можно заткнуть внутренний голос?
Яр не успевает мне ответить, хотя ответ явно у него назревает. Но тут в кухоньку шмыгает Маруська, с намытой мордашкой и даже расчесанная, плюхается за стол и смотрит на меня умоляюще. Нашу дискуссию приходится отложить.
— Мамочка, а папочка может позавтракать с нами?
Это плохая идея. По тысяче причин. В основном потому, что пока Ветров находится рядом — со мной происходит какая-то дичь. И несу я чушь, и делаю все не то, не сразу и как-то криво. Но я обещала, что не буду чинить им препятствий.
— Нет, солнышко, к сожалению, мне очень нужно идти.
Меньше всего я ожидала этих слов от Ветрова.
Меньше всего я ожидала увидеть на его лице спокойствие и легкое сочувствие. Будто именно он сейчас позволяет мне передышку, ощущая, что я балансирую где-то на грани между истерикой и самым опрометчивым решением моей жизни.
