Как ни крутись, но этот счет мне и вправду до конца жизни не закрыть.
— Так мы возвращаемся к вопросу, с которого мы начинали, — Викки снова скрещивает на груди руки, — на что ты рассчитываешь, Ветров? Скажи это вслух, а я скажу тебе, как глубоко тебе эти надежды засунуть.
— На шанс, — мой голос все-таки чуть подрагивает, не выдерживая необходимой твердости, — шанс доказать тебе, что ради нас с тобой я вывернусь наизнанку. Что у нас с тобой есть будущее. Что мы с тобой оба нужны друг другу.
— Нет, Ветров, в том-то и суть, что ты мне давно не нужен, — спокойно парирует Вика.
Нет, блефует она прекрасно, я не могу ей не восхищаться. После того, как еще пять минут назад чуть губы мне не отрывала, не давая прекратить поцелуй раньше времени.
— Я помню тебя сегодня, милая, — улыбка сама прокатывается по моим губам, — и помню прекрасно, как ты…
— Я тебя хотела, — ответная улыбка Викки выходит совершенно ледяной, — Хотела и хочу, но тебе тут рассчитывать не на что. Это психологический загон, незакрытый гештальт, сентиментальность по первой любви, которую я не до конца отпустила. Не потребность в тебе, не путай. Но этому я, как ты просишь, могу дать шанс. На моих условиях.
— То есть? — настала моя очередь задирать брови.
— Хочешь побыть моим любовником на пару недель, Ветров? — ехидно щерится Вика. — Только учти, я вышибу тебя из своей постели сразу же, как в тебя наиграюсь. Побудешь моей игрушкой, раз уж я твоей уже была?
Если бы Вика была боксером, этот удар потянул бы на нокдаун. Просто и цинично, до звезд из глаз.
А ведь месяц назад я бы усмехнулся, кивнул, и бросил мимоходом, что большее и сам для неё не планировал.
Как сладко улыбается мне в лицо эта ветреная стерва — фортуна. Как восхитительно она мне вернула мое же намеренье сделать Викки любовницей. То самое, что не давало мне покоя до того, как Влад притащил для меня запрошенную правду.
— Две недели? — сипло повторяю я. — Может, все-таки не будем так жестко ограничивать сроки?
— Две недели, — в глазах у Викки будто сияют две маленькие кровавые звезды, — и в эти две недели у тебя не будет ничего, Ветров. Я не буду встречать тебя с ужинами и готовить завтраки. Я не буду подбирать платья для встреч с тобой и не буду завязывать тебе галстуки после них. Я не буду с тобой жить и под тебя подстраиваться. Я приезжаю, а через час-два уезжаю, смотря на сколько тебя хватит. А через две недели приезжать перестаю. Вот тебе мои условия. Нравятся?
Она прекрасно понимает, что нет. Даже с любовницами я бы не допустил настолько зависимого положения. И условия себе диктовать бы не позволил.
Вот только любовницам я жизнь и не ломал...
— Ты издеваешься? — я стискиваю пальцы на её плечах, будто сомневаясь, что это все говорит мне настоящая Титова, из плоти и крови. — Ты ведь издеваешься, Ви, ты просто не можешь быть такой.
— Поправочка — просто ты меня такой не знаешь, — Викки приподнимает кончики губ, только улыбкой это все равно не назовешь, — так что можешь не петь мне песен о любви, они у тебя все просрочены. Ты помнишь меня другой, и я возвращаться к той версии не желаю.
Маленькая лгунья.
Я ведь знаю, кто именно просыпался со мной в одной постели и кто не хотел, чтобы я оставлял её одну ночью. Только…
Это была не совсем она, не она трезвая, не она здравомыслящая. Лишь та часть её, которая по мне тосковала.
Малая, кажется… Все остальное порабощено её цинизмом, обидой и личной вендеттой, которая полагается мне совершенно законно.
На самом деле Вика очень четко понимала, куда ей бить этим своим приговором.
Я хочу вернуть семью, нашу с ней семью, в которой она бы была моей на все сто процентов. Возможно, не сразу, возможно, медленно, так будет даже лучше, но то, что предлагает мне Вика, ничего этого не предполагает.
Никакого совместного будущего, ни близости к дочери, ни времени с ней, чтобы наверстать упущенное, и возможно — пойти дальше и подумать об еще одном ребенке.
Две недели. Две недели и час-два в день. Нет никаких гарантий, что “каждый день”. Обязательства? Какие обязательства?
Попробуй демо-версию любимой женщины, полная же версия достанется кому-нибудь другому. Она так хочет.
И впиться в ее кожу пальцами хочется так, чтобы проткнуть её насквозь.
— Так что ты там говорил про вывернуться наизнанку ради нас с тобой? — снисходительно фыркает Вика и в который раз выворачивается из моей хватки. — Мы с тобой возможны только в таком варианте, Ветров. Выворачивайся.
Она шагает обратно на кухню, оставляя белую чашку из-под кофе на широком подоконнике.
— Куда ты? — эти слова вырываются из моего рта по инерции, у самого меня слишком звенит в голове, чтобы я сделал это по-настоящему осознанно. Скорее я пытаюсь задержать её и выиграть себе хоть пару секунд для попытки маневра.
— В душ, — хладнокровно и кратко проговаривает Викки, — я тебе все сказала, ты обдумывай. Полотенца лежат там же?
— Я ничего не менял с этим, — устало откликаюсь я и потираю гудящие виски.
Честно говоря, меньше всего я ожидал, что наш с ней разговор зайдет именно в эту точку. В моей версии событий было гораздо меньше циничного.
Она ушла, но я все равно продолжаю слышать её шаги по квартире, даже стоя спиной к двери лоджии. Будто все мое существо превратилось в слух, а сам я — в ягуара, что затаился на дереве и слушает, как шуршит сухая трава под копытами его вожделенной антилопы.
Она уходит в одну из комнат и возвращается оттуда через пять минут с запасным полотенцем, хранящимся в одном из шкафов. Действительно по-прежнему помнит здесь все, будто и не уезжала отсюда восемь лет назад.
Дверь в ванную закрывается с негромким, но очень четким звуком.
Секунда, две, три...
Щелчка защелки я все еще не слышу.
Такая красноречивая возможность, оставленная мне с хладнокровным подтекстом…
Я выдерживаю наедине с этими мыслями ровно шесть минут. Потом — по пути стягиваю с себя свитер и сам возвращаюсь в квартиру.
За эти шесть минут Вика успела раздеться и спрятаться за мутноватой дверцей душевой кабины. И почему я не распорядился сделать её прозрачной, а? Хотя и так едва хватило сил, чтобы раздеться до конца, а не нырять к ней как есть — в джинсах и носках.
— Ты принял верное решение, или я могу тебя стукнуть? — мягко тянет Викки, когда мои ладони жадно размазывают по её плоскому животику струйки сбегающей по светлой коже воды.
— Можно подумать, ты оставила мне выбор, — это выходит практически бессильным стоном, — у меня не такое положение, чтобы я ставил тебе условия.
— Верно, — она кивает, разворачивается ко мне, вновь впиваясь в мое лицо прямым взглядом своих ехидных глаз, — или по-моему, или никак.
