Анджела смотрит в сторону, обнимает себя за плечи, отчаянно кусает губу. Я первый раз вижу её в состоянии не въедливой грымзы, грозы всего переводческого отдела, а едва стоящую на ногах от переживаний, обычную, молодую в общем-то девчонку, за стеклами очков которой красные от слез глаза.
Она ведь на пару лет младше меня. Я раньше этого как-то не ощущала. Сейчас — это ужасно бросается в глаза.
— А тема для разговора какая? — я постукиваю пальцами по столешнице, обдумывая свое решение.
— Можно… не при нем? — Анджела затравленно косится на охранника.
Судя по его насупившейся физиономии — у него на этот вопрос очень отрицательный ответ.
— Подождите за дверью, — спокойно киваю я, унимая зудящие от всколыхнувшихся опасений пальцы, — я вас позову, если что-то случится.
Нет, все-таки я начинаю потихоньку ощущать собственный авторитет. Охранник, не особенно со мной согласный, все-таки выходит, аккуратно прикрывая за собой дверь.
— Присаживайтесь, — я киваю Анджеле на кресло для посетителей и убираю со стола бумаги, над которыми работала. Не то чтобы я боюсь членовредительства, но…
Пару клоков вырванных волос я переживу. Подвергать же опасности документы — нет, ни в коем случае. Если бы Козырь не имел передо мной пару кармических долгов за мое участие в его интригах — он бы впаял мне красивый такой штраф за халатное обращение с тем же пропуском, а то и вовсе снял с должности. Мне же повезло и даже обещана премия. Вечно везти не будет. В Рафарме нужно работать так, чтобы вообще ничем не вызывать нареканий.
За моими действиями Анджела наблюдает с невеселой улыбкой. По всей видимости, лишних пояснений «что» и «почему» ей не нужно.
— Я вас слушаю, Анджела Леонидовна, — покашливаю я, поскольку начинать диалог моя неожиданная собеседница не спешит.
— Давай лучше на ты, — вымученно просит наш бывший менеджер, — я ведь знаю, что никакого уважения в твоих глазах я не имею, и в общем-то заслуженно.
— Этикет никто не отменял, — возражаю я, но честно говоря, спорить с ней особенно не хочется. По ней и так будто каток покатался. Хотя почему будто — Эдуард Александрович на меньшее не тянет. — Давай на ты, если так тебе проще. Так чего ты хотела?
— Извиниться, — прикрыв глаза произносит Анджела, — я хотела перед тобой извиниться, Вика.
А вот это — действительно неожиданность!
— Передо мной? — задумчиво повторяю я, пытаясь понять, насколько моя собеседница сейчас искренна. — Ну, честно скажем, основной свой вред ты наносила компании, глупо извиняться передо мной, когда от ваших сливов у Эдуарда Александровича такие убытки.
— Нет, — Анджела встряхивает головой, и строгий классический пучок, в который убраны её волосы, нервно вздрагивает, — Кристина не вмешивала меня в свои дела. Она знала, что я не стану вредить Рафарму, я начинала здесь карьеру и не собиралась отсюда уходить. У меня есть принципы, хотя вряд ли ты поверишь мне на слово. Я вредила только тебе, Вика. Ну, до последнего момента.
Очень интересное заявление. Зачем она может мне врать? Верить с первого слова мне не хочется, я продолжаю вглядываться в лицо собеседницы.
— Хочешь сказать, что тебя Ютака не покупал?
— Я даже не знаю, кто это такой, — Анджела вытягивает из кармашка жакета пачку бумажных платочков, вытаскивает из неё последний и шумно в него сморкается, — ну, лично не знаю, только в общем, что это представитель инвестора, но в глаза я его не видела, не слышала, и даже не знала, что сливы в Рафарме его рук дело. Я начала понимать, только когда Крис пришла ко мне и потребовала помочь добыть ей твой пропуск, а потом подложить его обратно. Но… Она сказала, что сдаст меня Эдуарду Александровичу с моим членовредительством тебе и выдаст это за диверсии в целях шпионажа.
— Какая она… Волшебная, — я даже прицокиваю языком от удивления, — вы ведь подруги…
— О, да, — Анджела саркастично кривит губы, — лучшие подруги. Со школы. Я делала ей домашки, а наша королева бала позволяла мне прятаться в её тени. И в универе, если честно, тоже так было. Хотя я, как типичная дура, от последних иллюзий на её счет избавилась только сегодня.
— Да, слила она тебя… Без терзаний, — если честно, этот эпизод мне вспоминать не очень приятно. В эту секунду “карьероориентированность” Кристины Лемешевой расцвела особенно буйным цветом и далеко вокруг себя распространила сладковатый до тошноты запашок.
— Ну, еще бы, — Анджела морщится, — если меня начнут проверять, найдется чему всплывать. Хоть даже тот случай в первый день. Что тайм-менеджер могла забыть на рабочем месте посреди обеда? И почему так кстати были выключены камеры?
— Это не было случайное совпадение? — моя наивность не знает границ, но я серьезно предполагала, что если в мой первый рабочий день выключились камеры, но позже никакой утечки не всплыло — это все-таки была случайность.
— Крис сказала, что если ты налажаешь на ранней стадии — то Козырь не станет с тобой церемониться и выгонит до окончания испытательного срока, — пальцы Анджелы старательно терзают ремешок часов, — она предложила “инсценировать слив”. Попросила Козлевского выключить камеры, а сама втихую хотела зайти и взять у тебя документы. Только ты их с собой унесла. У нас вышла заминка, я пришла, когда Крис уже ушла и не знала, что она ничего не нашла. Господи, как меня тогда трясло… Он меня по имени окликнул — я чуть в обморок не упала. Ты ведь в любую минуту могла сказать Козырю, что не закрывала его задачи. И вот тогда прилетело бы мне, сразу же.
— Я сказала потом, Нику.
На долю секунды мне мерещится в лице Анджелы какая-то легкая болезненность от моей последней фразы, но… Нет, я все-таки не уверена. Она, кажется, просто поморщилась, смахивая побежавшую по скуле слезу.
Ситуация выходит немножко странноватая. На моем диване сидит девица, которая больше всех прочих вставляла мне палки в колеса. Кристина тоже, конечно, но де факто — она всегда была позади Анджелы, редко вступала со мной в открытую конфронтацию. А вот с самой Анджелой мы сцеплялись столько раз — с налету даже не сосчитаешь.
И вот. Сидим. Болтаем почти что по душам. Самый главный парадокс в том, что я Анджеле верю. Вот такую эмоциональную разбитость сложно изобразить. Да и нет ей никакой выгоды врать мне, я её не спасу, даже если возникнет такое желание. Один только недостаток у этой сцены — отчетливое и весьма недовольное пыхтение охранника под дверью. Мальчик хочет на обед пораньше, а мы тут зацепились языками как бабки на базаре.
Нет, яснее ясного, что подругами мы не станем, слишком много между нами стоит. Анджела хочет выговориться и положить конец нашей взаимной неприязни. Я... Я не против. Надо быть стервознее и жестче, но я не против.
— Почему же ты не стала каяться в этом Эдуарду Александровичу?
— Пф, — Анджела фыркает, а её пальцы в это время переключаются с ремешка часов на пуговицу жакетного манжета, — он же все четко сказал. Это не поможет. Против меня есть факты — я помогала в организации вирусной атаки. Все. Это — настоящее преступление. Никто не выпишет мне помилования, не оставит меня на этой работе, не лишит перспективы выплаты неустойки. И потом… Он знает. Он отправлял меня в свой кабинет перед тем, как зайти к тебе и Павлику с Козлевским. И он сказал мне, что я дура. Двойная — потому что он знает мою настоящую мотивацию. Ничего. Все что не убивает — делает нас сильнее. Переживу эти неприятности — переживу и все остальное. А я живучая.
