Правительство и дворянство Российской империи больше всего боялось именно «воли». Наполеон был слишком хорошим психологом, слишком хитрым и проницательным человеком, чтобы этого не понимать.
Наполеон отлично понимал и то, что «воля» — самое большое, что он может дать русскому простонародью. Это то, что от него ждут больше всего. С таким же восторгом, с каким ужасом ждали дворяне.
Почему же Наполеон не издал Манифеста о воле? Кто мешал?
Уже в 1814 году, в Париже, он писал: «Я мог поднять большую часть населения, провозгласив свободу крепостных... Но когда я узнал, в какой грубости находится этот класс русского народа, я отказался от такой меры, которая обрекала столько семей [дворян, естественно, помещиков. — A.M.] на смерть и страдание».
В общем, сострадание к образованному классу, к русским европейцам, помешало ему провозгласить «Манифест о воле». Правда, что-то тут не состыковывается: например, сказанные Метгерниху слова: «Торжество будет уделом более терпеливого. Я открою кампанию переходом через Неман. Закончу я ее в Смоленске и Минске. Там я остановлюсь».
Коленкур в мемуарах вспоминает фразу Наполеона: «Он заговорил о русских вельможах, которые в случае войны боялись бы за свои дворцы и после крупного сражения принудили бы императора Александра подписать мир»
[135]
.
В общем, помещики испугаются, и после первого же поражения русской армии заставят Александра подписать мир. В общем, неясно это все. И представить себе Наполеона, который кому-то сострадает, очень трудно. Кроме того, ведь и угроза раскрепощения крестьян — прекрасный способ, чтобы помещики хорошенько испугались.
Есть несколько причин, по которым Наполеон мог отказаться от раскрепощения русских крестьян.
Первое — это угасание революционного порыва. Действительно, «генерал революции» — это прошлое. Наполеон уже давно маршал и император, но не революционер.
Он не в большей степени якобинец, чем король Швеции и Норвегии Карл XIV Юхан.
На Бородинском поле его же собственные генералы и маршалы смеялись, когда Наполеон приказал играть «Марсельезу» полковым оркестрам при 6-й и 7-й атаках Семеновских флешей. Ведь сам Наполеон, став в 1804 г. императором, запретил в армии этот революционный гимн. «Марсельезу» пели его враги: те, кто считал Наполеона «предателем революции». Например, генерал В. Моро и его сторонники уже идя на свой расстрел, пели «Марсельезу».
Для солдат же Нея и Даву звуки «Марсельезы» были или воспоминанием детства, или они их вообще никогда не слышали. «Марсельеза» на поле Бородина — это смешная и жалкая попытка уцепиться за собственное прошлое.
Бывший полуякобинец и бывший корсиканец Наполиони Бонапарте превратился во французского императора Наполеона. Освобождать и раскрепощать для него не более естественно, чем «Марсельеза». Это может быть частью политики, но и не более того.
Второе. Имея дело с верхушкой русского дворянства, Наполеон и другие политики и военные деятели Европы имели дело не просто с европейцами по цивилизационной принадлежности. Они имели дело с людьми, которые осознавали себя и вели себя как французские эмигранты в Россию.
Общеизвестно, что весь образованный слой России свободно владел по крайней мере французским и немецким языками. Граф Лев Николаевич Толстой не переводил французских и немецких речей и текстов: читатель, для которого предназначались книги, не мог не понимать этих языков.
Вопрос — а в какой степени свободно было владение языками? Ответ — как родными, то есть без акцента. Пьер Безухов пытается говорить французскому офицеру, что он не француз. И слышит вполне определенное:
— Расскажите вашей бабушке!
Даже если уважаемый читатель владеет каким-либо языком свободно, он вряд ли сможет выдать себя за немца в Германии или за француза во Франции. А Пьер Безухов делал это без труда.
Ладно, это литературный персонаж (хотя и отражающий историческую реальность). Но вот в 1813 году русский офицер Александр Фигнер проникает в осажденный русскими и прусскими войсками Данциг (современный польский Гданьск). Он выдает себя за сына итальянского купца Малагамба. Французы сильно подозревают в нем шпиона, сажают в крепость и всячески проверяют. Они даже зовут в качестве экспертов итальянцев, знающих Милан и семью Малагамба. Побеседовав по-итальянски с Фигнером, итальянские купцы торжественно заверяют французского коменданта: да, это молодой Малагамба! Он коренной итальянец, клянемся святой Евлалией, покровительницей Милана! Подозрения коменданта совершенно рассеяны, и он поручает «Малагамбе» отвезти его письмо Наполеону. Фигнер, естественно, доставляет его русскому командованию.
Между прочим, случай совершенно подлинный.
Так вот, во время войн русской армии в Европе Наполеон и его офицеры имели дело с этим, совершенно «своим» для европейцев, слоем. Они знали, что большинство населения России — дикие бородатые мужики, но ведь они этих страшных мужиков отродясь не видели. Они не знали языка бритых рядовых солдат и понимали, что эти солдаты прямо происходят от страшных бородатых мужиков. Но все вопросы понимания этого слоя во время войн в Италии в Пруссии вполне можно было и не решать.
Теперь же Наполеон столкнулся с людьми, которых совершенно не знал и не понимал. Он частью видел, частью интуитивно чувствовал, что русские туземцы думают и чувствуют как-то по-своему. Но... как именно? Народ, среди которого шла Великая армия по Белоруссии, оставался для него непонятным, а потому пугающе непредсказуемым.
В Италии, в Польше и Пруссии крестьяне радовались свободе, кричали «виват императору», и все было совершенно замечательно. А вот в Белоруссии того эффекта, на который рассчитывал Наполеон, раскрепощение не произвело. Ведь крестьяне получили лишь личную свободу, а земля осталась у польских помещиков. Тут же пошел слух: Наполеон — это «истинный царь», он несет «истинную волю». Старообрядцы добавляли, что он — предсказанный еще в XVII веке «царь Развей». Наполеон-то дал волю «настоящую», вместе с землей, а помещики утаили подлинный указ Наполеона о «полной воле». Начались нападения крестьян на помещичьи усадьбы, причем крестьяне искренне считали себя воинством «истинного царя», борющимся с «изменниками», которые украли настоящий указ, подменили его на нелепую «куцую волю».
Русские крестьяне в отличие от европейских верили, что земля Божья. И в то, что существует «настоящая воля», правильная с точки зрения традиций и религии. «Настоящую волю» дает «истинный царь». Вопрос, конечно, истинный ли царь Наполеон?! В Польше и в Италии никому в голову не пришло бы выяснять, «настоящий» ли Наполеон король, и не имеет ли он чего общего с королем Артуром, Нибелунгами и другими фольклорными вождями и монархами. В России же был случай...
В 1912 году стали искать долгожителей, которые помнили бы войну 1812 года. Одного вроде нашли. Спрашивают:
