Значит, Кирсан предполагал, что Игореха к нему доступ имеет. И прикололся, зная, что тот терпеть своего отца не может.
Сейчас Игореха затаит злобу и будет мстить. Изощренно и с выдумкой.
А я со стороны понаблюдаю, не вмешиваясь.
Человеческий фактор, чтоб его…
Говорят, что незаменимых людей не бывает, так вот я отвечу: «Да, не бывает. Но есть кадры, потеря которых приведёт к трагедии. На них держится приличный кусок твоей жизни».
Игореха и Кирсан – одни из немногих.
Есть еще семья. Есть Лада. Осталось еще одного человека добавить в этот список. Как раз ему спешу купить набор для изготовления бомбочек для ванны. Ну, и еще половину магазина, на всякий случай.
Сажусь в машину, уже успокоившись и привычно анализируя происходящее. Насколько это возможно, конечно.
Состояние крайне странное. Мандражировать я перестал с тех самых пор, как обгорел. Я тогда просто понял, насколько нелепы переживания из-за ерунды. А все в этом мире ерунда. Деньги. Конечно, я могу вцепиться в свою добычу, искать выгоду любыми путями, но так, чтобы стреляться и падать с сотого этажа, если прогорю… Нет уж, не про меня эта песня.
Всегда, в любой ситуации можно начать с нуля.
Есть запасные аэродромы, есть планы А, Б и С, на все мыслимые и немыслимые случаи жизни.
Отец так учил. А я, несмотря на юношеский максимализм и желание противоборства, хороший ученик.
И поэтому , во всех форс-мажорных ситуациях, было несколько уже готовых вариантов развития событий. Оставалось только выбирать наиболее оптимальный.
Но сейчас…
О, да , Лада… Эллада!
Ты умудрилась меня поставить в такую позу, которую точно не мог предусмотреть.
Ни один из шаблонов, что предписывают действия в экстремальной ситуации, не подходит под то, что ты мне подсунула. Потому и ступор, потому и мандраж.
Но это временно.
Пока еду, приду в себя. Продышусь.
Накидаю план действий.
Потому что будет разговор. Потому что предстоит выяснить, по какой причине ты мне ничего не сказала о сыне.
Отговорки, что не узнал, что стеснялась, что приставал… Не сработают.
Потому что, это не оправдание.
Возможно, есть женский взгляд на ситуацию, и его хотелось бы узнать. Прежде, чем действовать.
А действовать я буду так, как посчитаю нужным.
Как будет правильным для нас. Всех.
Я беру ситуацию в свои руки. В надёжные, Лада, руки! В которые ты столько времени не шла!
Хотя, сколько времени?
Чуть меньше месяца, а у меня такое чувство, что я два года за ней бегаю. Нет, нужно смотреть правде в глаза, десять лет я бегу за ней и не догоняю… За любимой, за ребёнком, семьёй и покоем. Только сейчас нагнал. И теперь не отпущу.
Подъезд, оглядываю с неудовольствием. Чистенько, новострой… Но все равно. Мой сын здесь живет…
Стены из картона, лифт ненадежный…
Но ничего, решим.
Звоню в дверь, выдыхаю.
Однако! Вот это я переволновался!
Богдана сейчас увижу. Имя-то какое, знаковое…
Дверь открывает лисёнок. Честное слово, иначе не назвать. Невысокая девушка, с тонкими лисьими чертами на аккуратной мордашке.
Глазки карие, улыбчивые и копна огненно-рыжих волос.
Не ошибся ли я дверью?
– Здравствуйте, а вы к кому? – спрашивает девушка.
Собираюсь ответить, но лисёнка оттягивает в сторону мальчишка.
И я понимаю, что не ошибся.
Крепкий парень, волосы чёрные, глаза тёмные, скорее не мои, а мамкины. А вот взгляд мой.
Настороженный, насупленный. Недружелюбный. Смотрит, словно в грудь толкает.
Защитник.
Со мной в таком возрасте под копирку. Как две капли воды.
Это же надо!
Почему-то не хватает воздуха.
Задыхаюсь.
Вынужден скинуть букет цветов и пакет с подарками на одну руку, другой ослабляю галстук и расстёгиваю верхние пуговки рубахи.
И все это время смотрю на Богдана. Богом данного моего сына.
Разве так бывает? Разве можно испытывать то, что я сейчас испытываю?
– Тёть, Ир, тебя не учили в глазок смотреть? – настороженно говорит мальчик, не отрываю от меня подозрительного чёрного взгляда.
– День сейчас, чего боятся-то, – весело отвечает лисёнок.
– Я… – в горле пересохло. Сглатываю тяжело. Где моя военная выправка? Где самообладание? Что, опять слёзы? Да, и хрен с ними! – Могу войти?
Богдан прищуривается, скользит по мне настороженным хмурым взглядом, явно сомневаясь, что мне можно к ним входить.
Становится так, чтоб загородить лисичку и успеть закрыть дверь, если я буду резкие движения делать.
Вот это ничего себе!
Серьезный парень какой!
Черт… Точно, слезы. Ну все, приехали.
– А вы кто?
Бляха муха! Да он даже хмурится, как мой батя. От этого накатывает дополнительная волна умиленного восторга.
И в горле опять пересыхает.
Хочется, ничего не говоря, подхватить его на руки, затискать, просто ощутить, что он – настоящий. Что он – реальный. Мой.
Конечно, я этого не сделаю. Не сейчас.
Сначала – слова.
Главные. Без экивоков и растанцовок. Хватит, и так столько времени потерял.
– Я твой отец, – отвечаю просто.
Лисёнок взвизгивает и убегает в квартиру.
Богдан хмурится еще сильнее, опять оглядывает меня с ног до головы, словно сканирует глазами. Не верит.
Правильно, парень.
Я бы тоже не верил.
– Мой папа умер, – цедит сквозь зубы недоверчиво, – он маму из пожара вытащил и умер в больнице от ожогов.
Надо же, вся правда. Кроме последнего пункта.
– Я не умер, – хрипит предательский голос, – меня увезли в Москву, у меня было пять операций. Потом… Мы потерялись с мамой. Вот, нашлись.
Появляется Ладушка.
Огромные глаза на пол лица, как у испуганного зайчика из мультфильма, бледная, растерянная.
– Петя… Ты что?
Порывисто шагает вперед, словно старается отгородить меня от сына, встать между нами.
Защитить его.
От меня?
Лада, от меня?
– Привет, малышка. Эля.
Смотрю ей в глаза, твердо и жестко. Предостерегая от необдуманных действий.
