Мы быстро поднялись на лифте, потом вышли на площадку. Никто не остановил.
- А как теперь? – спросила я у Розгина, разглядывая дверь, кстати, нисколько не изменившуюся.
Он пожал плечами и… Позвонил!
Я испуганно шагнула в сторону, не понимая, что мы можем сказать совершенно незнакомым людям, живущим теперь здесь.
Я сама не приезжала сюда с момента гибели родителей.
Они здесь жили, в последние годы вдвоем, потому что у нас Кириллом было уже свое жилье. Мама, помню, жаловалась, что для них с папой это слишком большая площадь…
Тут дверь открылась и на пороге возникла…
Вот как бы правильнее обозначить…
Нечто нежное, эфемерное, воздушное.
Девушка, лет двадцати примерно, с длинными светлыми волосами, невероятно красивая и какая-то не от мира сего. Она смотрела на нас радостно и открыто, голубые глаза с длиннющими ресницами наивно распахнуты, нежные губки улыбались.
- Кхм… Здравствуйте, - я поздоровалась первой, потому что Розгин замер с открытым ртом. Эта его дурацкая реакция почему-то вызвала злость и досаду. Хотя, какое мне дело до его вкусов?
- Здравствуйте! – девушка отозвалась с готовностью и так радостно и дружелюбно, что у меня губы сами, помимо воли, разъехались в улыбке, - вы – Катя? Насчет покупки квартиры?
- Эээ… Да, - кивнула я, уже понимая, что нам невероятным образом повезло. И надо бы этим везением пользоваться.
Глянула на Розгина, он уже отмер и теперь разглядывал девушку со своим привычно-непроницаемым выражением на лице. Ну Слава Богу, пришел в себя!
- Это мой муж, - кивнула я на сумрачного Розгина.
- О, очень приятно! Елизавета! Проходите, пожалуйста!
Мы прошли в квартиру, и меня тут же накрыло.
Здесь ничего не изменилось. Абсолютно. Словно папа и мама вышли буквально час назад. Даже мелкие сувениры, которые они любили привозить из путешествий, по-прежнему стояли на высоком трюмо в большой прихожей.
Я почувствовала, что горло спирает, и умоляюще глянула на Розгина.
Он понял, задал какой-то вопрос про метраж.
Елизавета тут же ответила и предложила посмотреть квартиру.
Она без остановки щебетала о том, что квартира не ее, а ее родственников, она просто показывает ее, а договариваться нужно будет с дядей, что-то спрашивала про наши желания, приглашала оценить вид на город с террасы, и прочее, и прочее, и прочее.
Я радовалась, что Макс перехватил инициативу, потому что говорить я была не в состоянии. Здесь даже пахло так, как раньше. При папе и маме. Неужели Кирилл даже не заходил сюда?
Похоже, что нет. Хотя вокруг не было пыли и грязи, скорее всего, здесь регулярно убирались.
Но почему новые жильцы ничего не поменяли? Где хоть какие-то личные вещи?
Было полное ощущение, что я провалилась в какую-то временную дыру, и теперь хожу по нашей квартире и жду , когда мама приготовит чай на кухне и позовет меня.
Черт!
К глазам опять подступили слезы, я упрямо сморгнула.
Уля, не время сейчас. Надо делать то, зачем пришла.
Раз уж такая удача.
Елизавета утащила Розгина к окну, а я оглянулась. Картина висела на прежнем месте. Я успела сделать несколько фото, прежде чем Макс и хозяйка вернулись обратно.
Спешно отошла в сторону, к роялю.
Моему роялю, стоящему в гостиной.
Когда-то я на нем играла. И мама играла. У нее был талант. Она безумно красиво пела, играла, как профессионал.
Провела ладонью по полированной поверхности, не удержалась.
Рояль ответил мне знакомым теплом дерева.
Ну, здравствуй, старинный друг. Как ты тут? Скучаешь , наверно, без игры? Говорят, что долгое простаивание музыкальных инструментов – смерть для них.
- Вы играете? – Елизавета подошла ближе, улыбнулась.
- Да. Немного.
- Так здорово! Я совсем не умею играть, - она погрустнела, так мило, что я невольно посочувствовала ей. Потрясающе приятный человек. Интересно, она имеет отношение к людям, забравшим эту квартиру у нас с братом? Почему-то мне думалось, что нет. Слишком она… Чистая какая-то.
- Может, сыграете? Немножко… Так хочется узнать, как он звучит.
- Нет, - я начала отказываться, но тут поймала взгляд Розгина. Он еле заметно кивнул мне. – Хорошо… Если только чуть-чуть…
Я села за рояль, открыла крышку, провела по клавишам.
Взяла на пробу несколько нот.
Надо же, не расстроен совершенно!
Мелодия легла сама. Волнующая, замыкающаяся в круг, словно вихрь. Я на несколько мгновений забылась, закрыла глаза, погружаясь в любимую мамину композицию.смен
Вспомнила, как она играла ее, так же, закрыв глаза, а мы сидели и слушали. Я, папа, Кирилл.
Как мы были счастливы тогда! И как горько, что мы этого не осознавали! Никогда не осознаешь радость текущего момента, не задумываешься о том, что в следующее мгновение его уже может и не быть…
Мелодия завершилась, закруглившись, мягко завихряясь и оседая у наших ног.
- Что это? – почему-то шепотом спросила Елизавета. Она была взволнована, на нежном красивом личике – слезы.
- Это рондо. Песня восточного ветра.
- Как… Необычно. Вы – потрясающе талантливы, Катя!
- Нет, я просто грамотный исполнитель.
- Нет, у вас определенно талант, - неожиданно раздался незнакомый мужской голос.
И в этот момент Розгин резко шагнул ко мне и вперед, заслоняя.
А я даже не сразу смогла сообразить, что в комнате появился еще один человек, от которого меня Розгин и заслонял.
Мир сдвинулся. И полетел прочь.
Мир сдвинулся. И полетел прочь.
Не то, чтоб Розгин не предполагал, что пиздец может нагрянуть незаметно. Предполагал.
Опыта в разруливании внезапно нагрянувших пиздецов у него было полно, а потому ничего неожиданного.
Но все равно каждый раз волнительно.
Вот, вроде, и ждал, что что-то произойдет, не просто же так шел сюда, в эту квартирку-музей, мать ее.
Ждал, ждал, ждал… Смотрел на сладкую карамельку, которую посадили специально для отвлечения внимания.
Понимал, что Княгиню точно узнают.
Был начеку.
И все равно прокололся.
А все почему?
А все потому, что Княгиня, чтоб ее аристократической заднице было больно, и желательно от его лапы, очень даже здорово оттянула на себя внимание.
