- Присядь. Что случилось?
- Все в порядке, Роман Дмитриевич, спасибо, - а сама, в противовес словам, шмыгает носом.
Не люблю женских слез, никто их не любит. Но и в ступор не впадаю, естественно.
Ксюша – нормальный работник. Звезд с неба не хватает, но работу свою делает хорошо. По нынешним временам это – ценность большая.
- Рассказывай давай. Могу помочь?
Она молчит, вздыхает.
- Да как вы поможете, Роман Дмитриевич? Это личное. - Прячет глаза.
- Поссорилась, что ли?
- Да.
Я думаю. Расспрашивать причины ссоры бессмысленно. Да и времени нет. И она – не работник сегодня.
- Отгул?
- Нет, спасибо.
- Ну тогда просто иди прогуляйся. Или выпей чего-нибудь. Если ничего серьезного, то само разрулится. Поверь мне.
- Не разрулится! – она неожиданно повышает голос и сердито шмыгает. А потом поднимает на меня мокрый отчаянный взгляд.
- Я не хотела, вот честно, Роман Дмитриевич. Никогда не думала. И сейчас очень боюсь, что вы подумаете, что я… Простите меня!
А вот это уже интересно.
Встаю, иду к мягкой зоне, наливаю коньяк себе и ей. Щедро.
Ставлю.
- Давай. Пей и рассказывай.
Пока пьет, смотрю на нее и старательно давлю в себе ощущение надвигающегося… Ну да, пиздеца. Нет других слов. Другие степень не выражают. Понимаю, что сейчас что-то услышу.
Интересное.
Потому что когда тебе, человеку при должности и с перспективами роста, твой личный помощник, посвященный в восемьдесят процентов твоей работы, говорит «простите», это может значить только одно. Пиздец, да.
С трудом сдерживаюсь, чтоб не набрать безопаснику. Потом он ее потрясет, как следует. После меня уже.
Включаю диктофон.
- Простите, пожалуйста. Роман Дмитриевич, простите…
Она уже бахнула коньяк, и я сразу обновляю. В этот раз дозу поменьше. Ей еще с безопасником разговаривать, должна быть в адеквате.
- Понимаете… Роман Дмитриевич… Вы знаете мою ситуацию… Ну про мою личную жизнь… Предпочтения, то есть…
- Ты – лесбиянка, - прерываю я поток бессвязностей, - знаю. И что?
- Дело в том, что у нас… Сложно найти себе человека… Понимаете?
- Ну да, не столица.
- Вот-вот… Поэтому Валя… Мы с ней полтора года встречаемся. Я думала, что она – то, что мне надо, я влюбилась, понимаете? И мне до сих пор… И в голове не укладывается… Никак… И что делать, не знаю…
- Так, успокойся давай, и по порядку.
Она выпивает еще коньяка, и по порозовевшим щекам понятно, что немного приходит в себя.
И рассказывает потрясающую по своей пошлости и гадости историю.
Ее подружка, с которой она встречается уже полтора года, оказывается, не за красивые Ксюшины глаза с ней. Совсем нет. А за ее теплое место. Рядом со мной. Засланный казачок, короче говоря.
И очень ей интересно все, что я делаю на рабочем месте. Настолько, что она, оказывается, давно знает пароль от ноута Ксюши. Личного. На котором она иногда выполняет кое-какую работу, которую не успевает на рабочем месте. Хотя протокол знает и знает, что выносить какие-либо документы за пределы приемной запрещено. И даже необходимый тренинг раз в год у безопасника проходит, как и многие сотрудники мэрии, имеющие специальный допуск.
Подружка знает пароль не только от ноута, но и от личного телефона. И стоит на этом личном телефоне специальная программка, которая все звонки расшифровывает и пересылает туда, куда надо.
Узнала эту потрясающую новость Ксюша вчера вечером, чисто случайно, банально застукав подружку за изучением доков на ее ноуте.
Был скандал, дикий и грязный.
И там-то все и выяснилось.
Валя не сказала, на кого работает, но это, в принципе, уже дело техники. У нас тут не Москва, кандидатур не особо много. И все на виду.
Порадовавшись тому, что не имею привычки складывать все яйца в одну корзину, то есть не мешаю кислое с твердым, я прикуриваю и интересуюсь:
- Мне собиралась сказать?
- Нет…
- Почему?
- Она… Она сказала, если расскажу, она мои фото… Интимные… Выставит… А у меня у мамы сердце слабое… Она до сих пор не знает про меня…
Она горбится на стуле, поднимает красные измученные глаза:
- Вы простите меня, Роман Дмитриевич. Я хотела просто сегодня дела доделать и заявление на отпуск… С последующим увольнением. Но вы тут… Простите.
- А ты думаешь, если б уволилась, она бы фотки не выложила?
- Я бы уехала сразу отсюда. И это потеряло бы смысл…
- Ладно.
Я киваю. Раздумываю, как дальше поступить.
- Не уходи никуда. Сейчас Федоров придет, ему все расскажешь. Посмотрим, что дальше надо будет сделать.
- Но…
- Не волнуйся. Разберемся.
Она уходит, я вызываю Федорова, кратко инструктирую. Он немного матерится, сетует, что я забрал Ваню, и теперь у него нет рук.
- Ногами, бля, работай, - не выдерживаю я, - твой проеб!
Федоров угукает и отключается. Кажется, я его своим матом напряг больше, чем информацией о шпионе в штабе.
Надеюсь, работать будет эффективнее. А то реально расслабились. До выборов полгода, а мы тут мыльные пузыри жопой выдуваем. И розовых пони считаем.
У нас, конечно, не Москва, но грязь тоже может быть прилипчивая.
И это надо же, какие заходы, а?
Полтора года, мать их!
Стараюсь отвлечься, лезу в телефон, чтоб позвонить Дарье Викторовне.
Мы этим утром очень даже хорошо проснулись вдвоем, время провели неплохо. Я так и привыкнуть могу к подобным пробуждениям.
К ее утренней покорности, сладкой такой, возбуждающей. К сексу неторопливому и медленному. Такому домашнему, томному.
К ее тихим выдохам в такт моим движениям. К ее запаху, нежно-пряному. Волосам шелковистым, коже гладкой…
Черт, невероятно манящая женщина. Из тех, с которыми приятно не только сексом заниматься, но и просто рядом находиться.
Повезло же мне.
Я с утра настолько под впечатлением был, что даже в ювелирный завернул по пути, не желая отдавать это на откуп Ксюше. Самому хотелось выбрать что-то, что ее порадует.
Например, маленькие, изящные серьги-гвоздики, с крупными, чистой воды камнями. Ей как раз такие удобны должны быть, с ее работой. Кольца и браслеты могут не подойти, а эти вот, небольшие, удачно подчеркнут изящные ушки.
