Нет, она не фея — а ведьма, чистой воды. А он — с удовольствием бы побыл её личным инквизитором. И сжег её прямо сейчас.
Она переобувается, на этот раз сама, косясь на Эрика с опаской. Острая злость в адрес Эмиля снова сводит все нутро Эрика. Ведь там, в магазине — это он завел девчонку, по её глазам видел ту агонию, в которой она корчилась при его прикосновениях к её чутким ножкам.
За каким чертом Брух решил, что ему позволено снимать чужие сливки?
Сейчас-то она точно не позволит Эрику повторить тот эпизод. Знает, чем это для неё закончится, ведь её ахиллесова пята — точнее нежная сладкая пяточка — обозначена как слабое место.
Ладно. Не сейчас — так потом. Главное — не допустить больше, чтобы Бруха снова понесло. И вообще к ней его не допускать, раз старый друг забыл, что такое честная игра.
Настя замирает у зеркальной стены, обнимая себя за плечи.
На самом деле, понять её несложно, пять лет без танцев — и вот такое возвращение в прошлое. Наверняка еще и налажать боится, не в форме ведь девочка.
Вот так бы и взял её прямо здесь, разложив прямо на паркете, так, чтобы запрокинув голову, в этих зеркалах она видела только себя, захлёбывающуюся от восторга под ним.
Не сейчас. Все еще будет, а сейчас момент точно не подходящий.
— С возвращением? — мягко хмыкает Эрик, вставая за спиной, проходясь ладонями по её бокам, уже предвкушая, как именно он обойдется с этим телом, когда она сдастся. — Тебе нужны шампанское или какие-нибудь фанфары? Даже если и да — сейчас ты о них забудешь.
— Я готова, — Настя встряхивается, собирается воедино, в одну цельную картинку и разворачивается к Эрику, — что мы танцуем?
— Все! — Эрик не без садистского удовольствия улыбается Насте, обещая ей очень много работы. — Мы танцуем все, вишенка.
Для клипа нужны будут разные кадры, с медленным пьянящим танго и задиристой самбой, и все это должна выдавать одна танцовщица. Которую еще предстоит «разоблачить» — заставить преодолеть те барьеры, что она вокруг себя возвела.
— Ну, все так все, — Настя кивает, будто примиряясь с этой мыслью.
Первый раз он сжимает её пальцы в своих, первый раз касается ладонью её спины именно как танцор.
Первый раз за последние пять лет она делает свой первый шаг по паркету танцевального зала — как будто заново учится ходить в принципе.
Первый раз — сырой. Только для того, чтобы она уяснила общую ритмику танца и хотя бы приблизительно начала запоминать последовательность связок.
Второй раз — медленный, с проработкой острых точек танца, для того, чтобы после долгой завязки девушка ощутила хотя бы вкус, опьяняющую суть того, от чего пыталась отказаться.
Третий — уже более энергичный. Чтобы у неё запылали глаза, чтобы раз за разом пересыхали губы, но после пары глотков воды она снова бросалась в бой. С самой собой, с упрямым телом — и с Эриком, конечно.
С Эриком, который не понимает — откуда у него с самого начала этой репетиции чувство острейшего дежавю.
Можно плохо знать язык друг друга. Но язык тела — не подделаешь. И Эрику точно знаком этот — в котором есть любовь к глубоким прогибам в танго, или совершенно безумной амплитуде в самбе.
Пятый прогон, шестой…
С каждый разом это становится только очевиднее.
Бред. Нет, он ведь приехал к ней только через два года после Берлина. И её тогда не было в студии. Он не танцевал с ней, не держал в своих руках, сегодня — первый раз прикоснулся…
А вот мозг считает иначе.
Но если так задуматься, насчет Берлина…
Эта мысль подобна молнии, озарившей темные небеса. Она?
Та самая? Из клуба, в которой гуляли танцоры после завершения чемпионата? Та самая, под каблуками которой пылал паркет? Которая вертела своей сладкой попкой и перед Эмилем, и перед Эриком?
Да нет, бред!
Варлей никогда не выгодила на общие вечеринки, многие находили это высокомерием «победительницы по жизни». Эрик же видел, как сходя с танцпола эта танцовщица всегда натягивала глухой свитер, чтобы прикрыть голую спину. Пряталась. Стеснялась. И змейка пряталась, подчеркивая, что она ничуть не изменилась за это время. И чтоб она? С ними обоими?
Нет, нет, нет.
Да и не было её фамилии в списке Эмиля, они первым делом проверяли в нем, искали участниц того чемпионата, просто потому что помнили — Лиса умела танцевать. Так, что из-под её каблуков летели искры.
— Ниже прогиб, ниже, ты танцовщица или рельса?
— Эй, почему такое невыразительное лицо? Мы с тобой разве четыре года в браке и ты уже знаешь про всех моих любовниц?
— Еще раз последнюю связку. Она у тебя вышла грязно! А я передохну.
С другой стороны — Эрик помнил, что Лиса действительно охуенно танцевала. Как никто другой. Как чемпионка! Та, с которой не могли конкурировать другие танцовщицы чемпионата.
И его чувство партнера никогда его не обманывало, с чего бы вдруг осечке случиться именно сейчас? Он не ожидал от неё ничего, он знал, что она хороша, но запущена, никакого дежавю не предполагалось. А оно есть...
Чем больше крепнут его подозрения, тем меньше Эрик церемонится с партнершей.
Ему хочется, чтобы она взорвалась. Чтобы послала его к черту, подобно Кьяре и всем ей подобным, чтобы показала, что она — такая же слабачка, как и все остальные, и ей не под силу справиться с поставленной им задачей.
Мадонна, да хоть бы губы недовольно поджала или позволила глазам наполниться усталостью.
Чтобы он хоть на самую малость смог в ней разочароваться. И чтобы убедился — нет, не она. Та девчонка не сдавалась.
Размечтался, Змей!
Настя терпеливо встает на ноги раз за разом, хотя они наверняка уже гудят от каблуков, натягивает на губы ярчайшую из улыбок, снова и снова разворачивает плечи.
Чем больше раз его пальцы ловят её маленькую ладошку, а руки подбрасывают легонькое собранное в тугую пружину тело девушки над собой — тем больше внутри копится досады.
Слишком хороша. Разочароваться просто не в чем. Придираться-то с трудом получается.
Пять лет без практики — а связки она схватывает на лету, с третьего раза делая их уже не хуже Эрика. Да, есть что шлифовать, есть что вытягивать, есть где надо проработать ту же эмоциональную составляющую. Иногда Настя сбивается с ритма, иногда слишком подтормаживает после поддержек, делает частые перерывы, но если пятилетний перерыв так ничтожно повлиял на её навыки, то какова бы она была, если бы не бросала?
Дрянная девчонка! Гнуснейшая из всех преступниц!
Украла себя у целого мира, и у Эрика Лусито — персонально.
Что ж, теперь сбежать у неё уже не получится.
