— Дайте мне знать, мама, если она появится, — попросил он, усилием воли отгоняя от себя эту картину.
Не стоило пугать женщину, которая всегда была к нему добра. Она и Ника — две причины, по которым он когда-то поверил, что у него может быть все, как у нормальных людей.
— Я очень волнуюсь за нее, — кинул он, отступая к двери. — Простите меня за беспокойство.
Мама что-то говорила ему вслед, но он уже не слышал. Его мозг энергично работал, строя планы того, как он найдет свою жену, посмевшую выскользнуть из-под его контроля.
Но ничего делать в итоге и не пришлось. Едва он спустился на последний лестничный пролет, как дверь подъезда распахнулась и показалась Ника.
— Где ты была? — потребовал он ответа, когда она вскинула голову и заметила его.
Собственный голос показался ему в этот момент оглушительно громким.
От холода, с которым были произнесены эти слова, казалось, способны были заиндеветь стены.
По моей коже невольно пробежал мороз, ледяная стрела прострелила позвоночник. Я смотрела в хорошо знакомые, как думалось, глаза, но совершенно их не узнавала.
Он смотрел так… странно, как никогда прежде. Губы — зло поджаты, глаза — угрожающе сужены, а ноздри гневно раздуваются. В выражении лица, ни в единой его черточке, не осталось ни малейшего следа былой нежности. Трудно было поверить, что еще недавно этот же человек смотрел на меня совсем иначе. Моляще, покаянно…
Во всем его облике читалась опасность. Он не двигался, даже не пошевелил губами, чтобы добавить к своему вопросу хоть слово. Но от этой неподвижности становилось только еще более жутко. Я едва сумела подавить в себе желание развернуться и бежать прочь.
Гордо вскинув голову, я поднималась по лестнице. Он — не сводил с меня темного, пробирающего до костей взгляда. И эта тьма была чем-то большим, чем просто цвет его глаз. Она шла словно бы из самого нутра Артема.
Замерев рядом с ним на площадке, я сухо заметила:
— У тебя нет права задавать мне подобные вопросы. Ты его потерял после того, что сделал.
— Ты — моя жена!
Фраза — как свистящий взмах кнута. Как приговор, который он считал себя вправе мне выносить.
— Если все дело только в этом, то это легко поправимо, — пожала я плечами. — Думаю, нам следует подать на развод.
Я сделала попытку пройти мимо него, чтобы подняться дальше по лестнице, но Артем перегородил мне путь.
— Я не дам согласия.
Он произнес это негромко, но так внушительно, что я вздрогнула. Даже зная, что он никак не сумеет мне помешать — отчего-то испытала тревогу.
— Где ты была? — повторил он вопрос, словно это было чем-то настолько важным, что он намеревался добиться ответа любой ценой.
Я невольно огляделась по сторонам, словно выискивая пути спасения. Но, как назло, в подъезде не было ни души. Как и лифта, в котором можно было бы попытаться скрыться.
— Я не буду перед тобой отчитываться, — проговорила со спокойствием, которого вовсе не ощущала.
— У тебя кто-то есть?
Он не произнес эти слова — прорычал. Мои губы дрогнули в искривленной, болезненной улыбке. Как мы дошли до всего этого? Еще совсем недавно я бы никогда не поверила, что мой заботливый муж обернется тем, кого мне следовало опасаться. Что его мягкий, ласкающий голос будет пускать по телу дрожь. И уже — не от удовольствия…
Я подняла на него глаза. Вспомнила ту ночь в баре и свою идиотскую идею о мести. Как я тогда, наверно, предвкушала момент, когда кину ему в лицо эти слова — я тебе изменила! Как с удовольствием скажу — другой мужчина меня касался. Другой мужчина владел моим телом…
Другой мужчина стал отцом моего ребенка.
Я вдруг вспомнила о том, что Артем мне наверняка солгал. Что весьма вероятно знал о том, что мы несовместимы. Что заставил меня гробить свое здоровье в желании вылечить то, чем я вовсе не страдала.
А еще — вынудил испытывать чувство вины, за то, что я не такая, как все нормальные женщины. За то, что я — бракованная…
Былой гнев поднялся ураганом со дна души. Захотелось выплеснуть на него все, что я думала и что пережила. Но для этого было не время и не место. Поэтому я произнесла лишь короткое:
— Моя жизнь тебя больше не касается.
В его глазах что-то вспыхнуло. Прищурившись, я отчеканила, наблюдая за его реакцией:
— Я беременна, Артем.
В его взгляде пронеслось столь многое, что я не успевала за стремительной сменой этих эмоций. Уловила лишь внезапную радость, затем — растерянность, а в остатке — ледяную ярость. Губы искривились сами собой. Если мне и нужно было подтверждение тому, что Артем все знал — оно было передо мной. Он был в ярости, потому что понимал — это не может быть его ребенок.
— Кто он? — просипел, делая ко мне шаг и вынуждая отступить к лестнице, ведущей вниз. — Кто отец?
— А почему не ты? — взметнула я вверх брови.
Он подавился собственными словами:
— Я не…
— Ты не можешь быть отцом моего ребенка, — холодно закончила за него. — Я теперь в курсе, Артем.
Все дальнейшее случилось неожиданно. Он сократил и без того небольшое расстояние между нами, все больше тесня меня к лестнице. Каким-то шестым чувством я поняла, что мне нужно срочно спасаться. Я открыла рот, чтобы закричать и уже развернулась, чтобы сбежать вниз по лестнице, когда ощутила толчок в спину.
С криком, застрявшим в горле, я осознала, что падаю.
Никогда раньше не думала, что разбитые ступени, которые не ремонтировали в нашем доме с момента его строительства, однажды смогут спасти мне жизнь.
Я пролетела через несколько ступенек вниз, беспомощно пытаясь схватиться руками за воздух, пока мой каблук не застрял в железном каркасе обрушившейся наполовину ступеньки. Желание жить и — что гораздо важнее — желание спасти своего ребенка, помогли быстро сориентироваться в ситуации. Мне удалось ухватиться за перила, тем самым остановив дальнейшее падение.
Помогло, вероятно, и то, что толчок в спину вышел не слишком сильный. От того ли, что я успела немного отдалиться или от того, что Артем и сам не был уверен в том, что делает — было не так уж и важно.
Главное, что он перешагнул черту. Сделал то, чего я простить не смогу уже никогда.
Выпрямившись, я инстинктивно обернулась к мужу. К человеку, с которым всегда ощущала себя в полной безопасности. К мужчине, которого любила до самозабвения.
К тому, кто только что хотел убить моего ребенка.
Он стоял, застыв на месте, с выражением неподдельного ужаса на лице, словно и сам не мог поверить, что сделал нечто подобное. Страх, чувство вины и какая-то застарелая боль вспыхивали пожарами в его глазах. Руки Артема тряслись, когда он протянул их ко мне и сделал шаг вниз — видимо, намереваясь оказаться рядом.
