Крепкие, сильные пальцы вдруг коснулись моего подбородка, заставляя вновь поднять голову и посмотреть на мужчину рядом.
— Ну так что, Вероника? — спросил он насмешливо. — Вам было жаль его сегодня, но рискнете ли вы пойти дальше жалости?
Сердце у меня провалилось куда-то в ноги. Я внезапно осознала, что отчего-то с трудом могу соображать.
Разлепив пересохшие губы, я выдохнула, не давая себе возможности передумать:
— По-моему, глупо отказываться от столь щедрого предложения.
Он отпустил мой подбородок — так же неожиданно, как коснулся его, и мне вдруг стало странным образом холодно.
— В таком случае, я отвезу вас домой, чтобы вы собрали свои вещи, и сразу же после этого — к отцу.
Голова у меня пошла кругом от стремительности, с которой все происходило.
— Моя подруга… — заговорила я, кусая губы в нерешительности. — Я боюсь, что Артем, обнаружив мою пропажу…
— Можете взять ее с собой, — великодушно предложил Эмиль, даже не дослушав.
Это было больше, чем я могла от него ожидать. Слишком щедро… и слишком непонятно. Но позволить себе такую роскошь, как отказаться от его помощи, я просто не могла. Какими бы ни были при этом его мотивы.
— Спасибо, — пробормотала, отворачиваясь к окну.
Он не ответил, да я и не ждала. За этот вечер и так было сказано гораздо больше, чем я могла надеяться услышать.
Не желая докучать Эмилю дальнейшими разговорами, я уткнулась в свой телефон. Зашла в сообщения, чтобы удалить очередной пришедший спам и наткнулась взглядом на одну короткую эсэмэску:
«Он забрал Никиту».
В сердце кольнуло от мысли, что так ничего и не ответила Лизе. Как она справлялась с этим? Все ли было с ней в порядке? И что она, все-таки, так и не успела мне сказать?
«Лиза, как вы?» — быстро набрала я, полагая, что у Артема больше нет причин находиться рядом и это сообщение он не увидит.
Ответа не последовало ни через десять, ни через двадцать минут. Отчего-то заволновавшись, я рискнула набрать ее номер. Один гудок… еще один… бесконечное число тревожных, протяжных гудков без ответа.
Я уже отчаялась дозвониться, когда в динамике вдруг раздался характерный щелчок…
Не успела я перевести дыхание и что-либо сказать, как до меня из трубки донесся пугающий, прерывистый стон:
— Помо… ги… те…
* * *
— Мама!
Этот крик повторялся снова и снова. Жалобный, надрывный, действующий на нервы. Он раздражал его, почти выводил из себя. И не было, похоже, способа, который помог бы заткнуть вопли сына.
— Прекрати! — рявкнул он, не выдержав этого бесконечного плача. Нет, даже не плача — нытья.
Никита испуганно уставился на него своими огромными глазами. Черт! Как же он в этот момент был похож на свою мать! Смотрел на него, как обезумевший теленок, хотя Артем не сделал ничего, чтобы вызвать у собственного сына подобный страх!
— Что ты хочешь? — спросил, стараясь говорить как можно мягче. — Я купил тебе половину магазина игрушек! Что еще тебе нужно?
— Я хочу к маме!
Артем сжал зубы. Похоже, было огромной ошибкой оставлять этого ребенка в живых. Надо было дать денег на аборт, нужно было купить молчание родителей Лизы — и дело с концом! Поступи он именно так — и не было бы теперь никаких проблем. Ника все так же была бы рядом — родная, любимая и полностью ему подвластная! Да, она никогда не родила бы ему ребенка, но к чему ему теперь сын, если он потерял Нику? Сын, который, как выяснилось, до тошноты напоминал свою мать!
А он ведь верил, что Никита его любил… Куда же делась вся эта любовь теперь?
Все его предавали. Все. Мать, Ника и даже собственный сын. Все его бросали. Но он уже не прежний беспомощный мальчишка. Он больше не позволит так с собой поступать.
— Забудь о ней, — ответил он, едва сдерживая раздражение, уже готовое перелиться через край. — Теперь ты будешь жить со мной.
— Но я хочу к маме! — снова захныкал Никита.
— Я сказал «нет»! — сорвался Артем, теряя над собой контроль. — Иди к себе, ты наказан!
— Злой… ты злой! — выкрикнул в слезах Никита, убегая от него, словно от дикого зверя.
Челюсти снова свело от бессилия. Как же ему нужна была сейчас Ника! Ника, способная одной собой заменить целый мир. Ника, души которой хватало даже на то, чтобы любить такого, как он.
Артем вновь вспомнил, как просыпался по ночам в поту после очередного кошмара. Он задыхался, терял ориентацию в пространстве и времени, и только она способна была его спасти. С ней он находил выход из лабиринта своих ужасов. С ней возвращался к нормальной жизни. С ней ощущал себя цельным и живым.
И ее он не мог потерять. Ни за что. Ни при каких обстоятельствах.
Вот только так и не преуспел в том, чтобы заставить жену вернуться. А ведь сделал, казалось, для этого все — просил прощения, бросал к ее ногам цветы охапками и весь мир швырнул бы тоже — если бы только она попросила. Даже забрал этого вечно ноющего мальчишку, чтобы у них была полноценная семья! А когда по-хорошему она не захотела — он лишил ее денег, опустошив счета. Надавил куда следует, чтобы отнять у нее работу. Но Ника так и не вернулась. Ника все еще упрямилась. Все еще думала, что сможет жить без него.
— Мама… Мамочка… — снова донесся до него сводящий с ума плач.
Он зажал уши руками. Он не мог больше этого слышать. Не мог выносить.
В том числе и потому, что это нытье отзывалось внутри него самыми болезненными воспоминаниями. И сколько бы лет ни прошло — он так и не смог забыть, как сам точно так же звал мать. Мать, которая сдала его в детский дом и ни разу не обернулась на прощание. И бесполезно было плакать и умолять — это не работало. Это не способно было ее вернуть.
А ведь он верил. Каждый раз, как эти сволочи, недостойные называться даже людьми, а не то, что воспитателями, издевались над ним, упиваясь своей властью, он звал ее. Звал так отчаянно, что казалось — она непременно услышит. Она придет и спасет его…
При воспоминании об этом его обуревала ненависть. Прежде всего — к себе самому. Он хотел бы сейчас затолкать обратно в собственную глотку каждое произнесенное им слово «мама». Потому что она не заслуживала даже того, чтобы о ней вспоминали!
Отняв руки от ушей, Артем прислушался — из комнаты Никиты доносился лишь тихий вой. В несколько широких шагов он оказался рядом и распахнул дверь. Сын сидел в углу, обняв руками колени и походил на дикого потерявшегося волчонка. Что-то внутри него заныло, откликаясь на это воплощенное одиночество. Всего миг слабости… и он прошел. На смену ему пришло воспоминание о том, что никому нельзя показывать свою слабость. И сыну он этого тоже не позволит!
— Не смей плакать, — произнес он спокойно, почти торжественно. — Запомни: всем плевать на твои слезы!
